Последнее слово истаяло в воздухе за миг до того, как фигуры одержимых стали подниматься с земли.

Синее пламя за границей пыльного круга полыхнуло вместе с печатью, засиявшей так, что резало глаза.

Огонь взмыл к небу потоком в человеческий рост, точно вода, текущая снизу вверх. Он обжёг волной жара даже меня, стоявшую в безопасности защитного круга. Он поглощал траву, таволгу, заросли девясила вокруг перекрёстка и фигуры одержимых с жадностью ребёнка, дорвавшегося до новой игрушки. Воздух наполнился дымом, сладко пахнущим горелыми цветами и тошнотворно – печёным мясом.

Одержимые даже не вскрикнули: просто рухнули в языки пламени, точно в реку. Видимо, тварь оставила их, как только поняла, что марионетки больше непригодны к использованию.

Выждав для верности ещё секунд десять, стараясь не дышать, я наконец опустила руку. Когда огонь погас, в свете фар Французика узрела, что за границами круга на земле не осталось ничего, кроме чёрно-серого пепла – и тёмных куч, очертаниями отдалённо напоминающих скрючившихся людей.

Какое-то время я смотрела на них, пытаясь осознать, что одна из этих куч – мастер Тинтрэ.

Потом наконец позволила ногам подкоситься – и меня вырвало прямо на пыльную линию, защитившую нас с ребятами от испепеляющего огня.

…я убила их. Этих людей. Своего учителя, желавшего мне только добра.

Пусть мой огонь лишь сжёг тела, в которых уже не было живых душ – я убила их в момент, когда заставила появиться на этом перекрёстке.

– Пойдём, Лайз. – Сквозь пелену дурноты я ощутила, как руки Питера берут меня за плечи, поднимая с земли. – Тебе нужно домой.

Тыльной стороной грязной ладони я вытерла губы; даже вкус пыли был приятнее, чем кислые остатки полупереваренного ужина. Поняла, что выронила рубин, и, различив на земле у мыска кеда красный отблеск, вернула камень в карман – следов лучше не оставлять.

От собственной расчётливости тошнило не меньше, чем от запаха горелой плоти.

– У меня больше нет дома, – хрипло произнесла я, лишь теперь понимая, насколько чудовищно устала.

– Мой дом – твой дом. – Питер потянул меня к мобилю. – Пойдём. Здесь нам в любом случае больше делать нечего.

По крайней мере, с этим я была согласна. И поскольку, судя по всему, пробуждения от этого кошмара можно было не ждать, сейчас мне хотелось лишь одного: скорее уснуть.

За тем, как меня усаживают на пассажирское сиденье, Рок и Эш следили молча. И молчание длилось ещё какое-то время после того, как искалеченный Французик медленно и неохотно покатил по просёлочной дороге обратно к Ахорку.

– Что тебе сказали? – тихо спросил Эш, когда молчание сделалось невыносимым.

Я неподвижными глазами смотрела в темноту за окном: мы въехали в низину, и даже городские огни на горизонте скрыли холмы и лес.

– Что эта тварь – не фомор.

– В смысле?

Три голоса слились в один. Одинаково потрясённые.

Ожидаемо потрясённые.

– Донн сказал, что эта тварь не имеет никакого отношения к Охоте. Что она – нечто куда большее. И не остановится, пока не убьёт меня. – Пересказ прозвучал в разы суше, чем мои ответы на экзаменах. – А в безопасности только те, кто отмечен печатью иного мира. То есть сиды-полукровки, в которых достаточно сильна кровь фейри, и баньши. Потому вы и не обращаетесь. Рок была права, когда думала об этом.

– Чушь, – резко произнесла Рок. – И я не о том, что я права. Кем ещё может быть эта тварь, как не фомором?

– Не знаю. Но боги не лгут. По крайней мере, наяву, – добавила я больше для самой себя, чем для собеседников.

Я не смотрела ни на брата, ни на баньши, ни на Питера, но чувствовала их взгляды. Затылком, щекой, спиной.

Хотела бы я сказать им что-то более одобряющее, чем всё, что я могла сказать.

– Давайте… просто вернёмся в дом. И починим Французика. И… дождёмся утра, ладно? – Я сжала лежавшие на коленях ладони, переплетая серые от грязи пальцы. – А там что-нибудь придумаем.

Никто не ответил мне. Ответов не было ни у кого.

Кроме того единственного, откровенный разговор с кем я откладывала непозволительно долго.

* * *

Дома я предоставила Эшу и Питеру отправиться на поиски новых шин (Эш категорически настоял, что привести Французика в боевую готовность надо немедленно, не дожидаясь следующей ситуации, когда нам может потребоваться срочно гнать куда-нибудь или откуда-нибудь), а Рок – уединиться в гостиной с сигаретой и бутылкой виски. Баньши, правда, пыталась меня разговорить, но нарвалась на выдавленное сквозь зубы «Не сейчас, Рок» и чутко согласилась оставить меня в покое.

Когда я наконец оказалась в спальне одна, я уставилась на книжный шкаф – и разомкнула губы.

– Я не знаю, слышишь ли ты меня. Я не знаю даже, жив ли ты. Но если слышишь, ты знаешь, что я говорю это тебе.

…мне определённо стоило сделать это раньше. Но раньше в этом не было острой необходимости. И на мамины слова про то, что всё это – его вина, можно было не обращать внимания.

Только теперь «можно» резко обратилось в «нельзя».

– Я не знаю, почему ты спасал мне жизнь. Не знаю, откуда ты вообще взялся. Но ты знаешь о том, что происходит, а я – нет. Никто из нас не знает. Кроме мамы. Но она ведь, наверное, уже… мертва? – Дрожание моего голоса обернулось лёгким смешком. – А ты просто не хотел мне говорить? Она так быстро угасала, вряд ли бы она продержалась всё это время…

Когда я замолчала, в полумраке спальни, что рассеивал лишь свет прикроватной лампы, по-прежнему царила тишина.

– Отзовись, пожалуйста. Иначе… я просто не выдержу. Потому что всё это из-за меня. И люди гибнут из-за меня. И мои друзья могут умереть из-за меня. И… если меня не станет… всем будет лучше.

– И думать не смей.

Повернув голову, я наконец увидела сида: он возник у двери, и сиреневые глаза были непроницаемыми, как зеркало.

– А. Вот и ты. – Я кое-как поднялась на ноги, до сих пор трясущиеся. – Вижу, кочерга не нанесла тебе особого вреда.

– Тому, кем я стал, вообще трудно нанести вред.

Сквозь его тело я видела бетонную стену, обесцвеченную отсутствием голографических обоев.

– Я рада. Наверное. – Я скрестила руки на груди, ощущая, как ледяное спокойствие сковывает мысли и чувства. – Ты знаешь, что я вызывала Повелителя Кошмаров?

– Да.

– И знаешь, что он мне сказал?

– Да.

В ответах звучала тихая обречённость.

– Тогда не изволишь прокомментировать слова о том, что ответы я могу узнать у тебя?

– Ты не понимаешь, Лайза. Ты видела, что произошло с твоей матерью. Если я расскажу тебе, ты…