Втайне Джульетта питала некое благоговение к столь суровому аскетизму, ибо и полученное ею воспитание, и самый дух, царивший в ту пору в Италии, учили ее видеть в нем проявление особой святости. Люди, склонные жить скорее чувствами, нежели размышлениями, явственно ощущают силу подобных эффектных жестов. Джульетта перекрестилась и на несколько минут приняла вид серьезный и торжественный.

– Бедная голубка! – наконец произнесла она. – Если тебе приходится так искупать грехи, то что же станется со мною? Разве что ты хочешь наперед запастись заслугами перед Господом, ведь, разумеется, тебе так каяться ни к чему. Агнесса, ты когда-нибудь станешь святой, как твоя тезка в монастыре, я правда в это верю.

– Нет-нет, Джульетта, не говори так! Господу ведомо, что я непрестанно борюсь с запретными помыслами. Я не святая, я главная грешница.

– Все святые так говорят, – возразила Джульетта. – Но, маленькая моя принцесса, когда он сюда прибудет, то запретит это; он ведь горделивый и надменный, как все знатные господа, и не потерпит, чтобы его женушка…

– Джульетта, не надо! Я не могу это слышать! Я не должна выходить за него! Я принесла обет стать невестой Христовой.

– И все же ты любишь нашего прекрасного принца, – перебила ее Джульетта, – из-за этого-то греха ты так и сокрушаешься. А виноват во всех твоих скорбях этот вечно всем недовольный, брюзгливый сухарь отец Франческо. Я его всегда терпеть не могла, он вечно поднимает такой шум из-за какого-нибудь мелкого грешка. Старый отец Джироламо был в тысячу раз лучше. Если ты только поговоришь с нашим добрым отцом Стефано, он в мгновение ока тебя успокоит, и тебе не придется больше тревожиться из-за обетов, а потом так или иначе, а надо тебе от них освободиться, ведь наш предводитель рожден повелевать, а когда принцы снисходят до нас, простых крестьянок, то отказать мы не можем. Он уподобился самому святому Михаилу, благородно предложив тебе священные узы брака. Уверяю тебя, в Риме мало найдется вельможных кардиналов, которые повели бы себя столь щепетильно, а если говорить о принцах, то он один из тысячи, благочестивый и добродетельный рыцарь, иначе он поступил бы как другие, когда они наделены властью.

Агнесса, смятенная и взволнованная, отвернулась и, словно ища прибежища, легла в постель, робко глядя на непривычное великолепие и роскошь, а потом, спрятав лицо в подушку, начала читать молитву.

Джульетта несколько минут просидела рядом с нею, пока не почувствовала, как разжалась маленькая ручка, и не поняла, что усталость и нервное возбуждение начали брать свое. Природа вступила в свои права, и тяжелый покров сна опустился на чело измученной маленькой странницы. Тихо потушив все свечи, Джульетта вышла из комнаты и заперла за собою дверь.

Глава 25

Перелом

Агнесса столь утомилась телесно и душевно, пережила столь глубокое потрясение и столь взволновалась накануне, что крепко проспала до тех пор, пока ее не разбудили лучи утреннего солнца. Едва открыв глаза, она увидела над собой расшитый золотом полог постели и тотчас же несказанно удивилась – приподнялась и огляделась, медленно приходя в себя и постепенно вспоминая то странное событие, которое перенесло ее в этот роскошный покой. Она поспешно встала и подошла к окну посмотреть, что творится за стенами крепости. Покой ее располагался в некоей круглой башне, выступающей из боковой стены здания, как часто можно увидеть в старой романской архитектуре: башня эта нависала не только над стеной головокружительной высоты, но и над отвесно обрывавшейся пропастью глубиной в несколько тысяч футов, а далеко внизу, словно расстеленная географическая карта, раскинулся пейзаж невиданной прелести. Радовали глаз серебрящиеся под ветром оливковые сады, уходившие вдаль ряды шелковичных деревьев с обвивающей их виноградной лозой, только что выпустившей первые нежно-зеленые весенние листочки, поля алого клевера и маленькие участки, где над бурой землей показались колеблемые ветром длинные нежные ростки пшеницы. Здесь и там вздымались купы пиний с темными раскидистыми кронами, возвышавшихся над всей прочей листвой, а далеко-далеко, в голубой дымке, протянулась серебристая, сплошь из мерцающих блесток лента – это море замыкало линию горизонта. Столь высоко над землей было прорезано ее окно, столь далекий и призрачный вид открывался ей оттуда, что у Агнессы закружилась голова, словно она парила в воздухе, не чувствуя почвы под ногами, и потому она отвернулась от окна и принялась рассматривать удивительно, неслыханно роскошное убранство своего покоя. Вот лежало на изысканной бархатной кушетке ее простое крестьянское платье, являя собою странное зрелище посреди всего этого великолепия. Одевшись без посторонней помощи, она села и, закрыв лицо руками, попыталась спокойно обдумать свое положение.

Полученное ею воспитание поневоле заставляло ее видеть в этой странной заминке на паломническом пути только оскорбление ее веры, нарочно совершенное богохульниками, которых подстрекают те злые духи, что вечно вредят праведникам. Подобные испытания выпадали на долю святых, о которых она читала. Им внезапно являлись видения безмятежности, роскошного покоя и мирских наслаждений, ради которых нечистые духи соблазняли их отречься от веры и продать душу дьяволу. А если это тяжкое испытание ниспослано ей в наказание за то, что она впустила в душу любовь к отлученному от церкви еретику? А если она не устоит? Она содрогнулась, вспомнив, с какой непреклонной суровостью, в каких страшных, внушающих ужас выражениях предостерегал ее отец Франческо от соблазнов и обольщений земной любви. Ей показалось, будто этому праведнику было даровано предвидеть ее нынешние беды и предупредить ее об опасности. Мысленно она снова внимала устрашающим угрозам, доносившимся из тени исповедальни и произносимым голосом словно бы некоего неумолимого духа: «Если ты уступишь ему, предашься этой земной любви и отвергнешь назначенный тебе небесный брак, дабы последовать за ним, то обречешь и его, и себя на вечное проклятие».

Страшась предать свою искреннюю веру, Агнесса затрепетала, охваченная ужасом перед теми картинами потустороннего мира, что рисовало ей во всех подробностях живое воображение, ибо, как и весь простой народ, была воспитана, согласно религиозным учениям того времени, в страхе перед своей посмертной судьбой. Неужели она и вправду подвергнет его душу столь ужасной опасности? Неужели достаточно будет одного неверного шага, одного проявления нерешительности, простой человеческой слабости, чтобы его душа, столь дорогая ей, низверглась в неизмеримую огненную бездну? Неужели она обречена будет вечно внимать крикам, исторгаемым у него мукой и отчаянием, и проклятиям, с которыми он будет поминать тот час, когда на свою беду впервые встретил ее? Кровь застыла у нее в жилах, она бросилась на колени и принялась молиться с жаром, и молитва ее вознеслась