Глава 11

Домашние огорчения

Дома случилось несчастье. Мухтар захворал.

— Вынесла ему косточек, а он с вечера и не жграл ничего. О-хохо-хохо!

Похоже на чумку. Было у меня хорошее настроение, и нету его. А ведь торопился, что-то боялся забыть… неважно теперь что.

Такая она, Елена Акимовна. Пихает собак и кошек, когда они под ноги лезут. На каждый истошный мяв: «Штоб вы повыздыхали, не ходить босиком!» А как до беды дойдёт, мокрый платок.

Причитает:

— От горе! Кто ж мне теперь будет докладывать, что Сашка из школы пришёл?

И ветер споткнулся на полу вздохе, и листья почти не шумят, и она шепчет, не говорит. По черновому полу змеится потёртая цепь. Ошейник уже отстёгнут, брошен на верстаке. Сдал вахту Мухтар. Уронил морду на лапы, закатил бельма, нюхает вечность. Услышал меня, хвостом шевельнул: всё, мол, прощаю… так жалко!

Я, то ли подумал, то ли произнёс вслух:

— Похоже на чумку. Может, ещё не поздно напоить его самогонкой?

Наверно сказал. У неё аж глаза высохли. И в голос:

— Такое! Ишь, что удумал, перед смертью животную мучить⁈

А то ему сейчас хорошо! Может, водка это единственный шанс вылечить бедного пса! Сколько их в этом дворе было — иных и не вспомню. Одну только Жульку столько раз с того света вытаскивал, что чуть не спилась. Витька с железной дороги поделился со мной этим рецептом, когда я её к ветеринару в сумке тащил. Там всего-то делов, столовую ложку сорокоградусной разбавить водой на треть.

Будь я взрослым, самостоятельным так бы и сделал. А пацану в этом плане доверия нет. Столько уже успел накосячить, что краску в углу коленками трижды протёр.

Вытёрла бабушка слёзы, сменила галоши на башмаки с твёрдой подошвой, схватила штыковую лопату — и в самый конец огорода, яму копать.

Зря, думаю, я ей намекнул насчёт самогона. Была б у меня уйма времени Мухтара спасти. Теперь же она зачастит в хату. Стопудово возьмёт под контроль: не затеял ли я какую-нибудь шкоду? «Язык твой — лев. Он тебя и съест!», — говорила Екатерина Антоновна.

И пошёл я умывать руки, в смысле — примериваться. Нужно ж так операцию провернуть, чтоб комар носа не подточил. Ничего не разбить, не разлить, грязными пальцами не замацать, поставить всё в точности так, как оно до того стояло. Опыта за спиной ого-го! И весь отрицательный. Начнёшь, было дело, своевольничать втихаря — на чём-то, да спалишься.

Отогнал я дурные мысли, снял рубашку, чтобы разную мелочь рукавами на пол не смахнуть. Рюмки трогать не стал, стоят далеко. Выбрал стопарь. Это маленький гранёный стакан на 50 грамм. Их у нас в доме несчитано. А вот самогона осталось сравнительно мало. Дед как-то с лишку употребил, так бабушка убрала банку в буфет и деревянной линейкой замеряла с утра существующий уровень. Это меня не остановило, хоть и оставило на душе неприятный осадок.

Что там, столовая ложка? — успокаивал я себя, — Ну, убудет в банке на волосок! Улетучилось, испарилось: такая жара! Дедушки дома нет. Вернётся из школы, и будет ему не до уровня. С партами такая морока! Знаю, чинил…

Творю беспредел, а сердце как заячий хвостик. Хрустнет ветка, яблоко с дерева упадёт — и холодеет спина. Я к окну: не бабушка ли идёт с инспекторскою проверкой? Гляну погляну, ништяк! Там же она, в конце огорода. Яма уже готова, перекапывает морковную грядку. Хоть тут повезло.

Как ни странно всё шло, как по писаному. Самогонки налил на полтора своих пальца. Ни капельки мимо. Вынес стопарик в сарай, брезентовой рукавицей накрыл, чтобы лекарство не выдыхалось, и сбегал за свежей водой. Сам не любил тёплую самогонку, и другим того не желаю.

А мой пациент забился, тем временем, в угол. Хвостом больше не шевелит, и вроде бы как не дышит. Будто бы понимает, что это «жжж» неспроста, сейчас его станут казнить.

— А как, — говорю, — ты хотел? — Лечиться — это тебе не по улице бегать да говны заразные нюхать! — хвать его за шкирятник и выволок на свет божий.

Повизгивает Мухтар, но зубы не кажет. Мол, делай со мной что хочешь, только скорей. Хочу помереть. Ну, это мы щас!

Пристроил ушастую голову себе на колени, пальцами придавил в районе кутних зубов, он пасть и раскрыл. Только примерился, а за спиной:

— Сашка!!!

Твою ж дивизию!

То ли он неожиданности, то ли с испугу, я всё, что в стопарике было, в глотку Мухтару влил. А ведь планировал растянуть на два раза. Тот как подкинется, да как кашлянёт! И меня с головы до ног — слюнями да самогонкой.

Дед:

— Ну-ка иди сюда! Что у тебя в руке⁈

Мамка, не разобравшись, затрещину мне:

— Дыхни!

А что там дышать, если несёт от меня, как от того самогонного аппарата? Стою, чуть ни плачу. Что ж это, думаю, за непруха⁈ Всё вроде предусмотрел, и влип. Надо было не Елену Акимовну в конце огорода выглядывать, а…

Тут и она, на шум. Сразу же всё поняла:

— Я ж тебя, шибеник, предупреждала!

Сзади ещё затрещина:

— Пош-шёл в угол!

Дед бы конечно двумя руками за то, чтоб отходить меня, как в добрые времена, хворостиной. Но с возвращением мамки экзекуции в прошлом. Теперь меня по науке воспитывает она. Купила плёнку для фильмоскопа, где на примерах показано: как правильно — как неправильно есть, садиться в автобус и уважать старших.

Иду под перекрёстными взглядами. Не больно, обидно просто. Хотел же, как лучше…

Стоял я недолго, от силы минут двадцать. Протиснулся в щель между комодом и стенкой и опустил свой