Беатрис искренне считает подвигом то, что Паскалю удается сохранить невозмутимый вид до того момента, как они возвращаются в комнату к Беатрис. Но как только они оказываются в безопасности за закрытыми дверями, он падает на диван в ее гостиной и роняет голову на руки.

Беатрис смотрит на него, не зная, что ей делать. Она хочет утешить его, но то, что Эмброуза арестовали, – не ее вина. Конечно, он не желает слышать от нее слова утешения.

– Прости, Пас, – говорит она через мгновение. – Я… мне жаль.

Он удивленно смотрит на нее снизу вверх.

– Это не твоя вина, Беатрис, – медленно произносит он. – Это ее вина.

Беатрис качает головой:

– Она моя мать, и я знала, на что она способна…

– Я тоже знал. Более или менее, – говорит он, проводя рукой по волосам. – И Эмброуз тоже, если уж на то пошло. У нас была возможность поехать куда-нибудь еще, но, даже осознавая риск, мы этого не сделали.

Беатрис хочет поспорить, но она знает, что это ни к чему не приведет.

– Я не знаю, как много она уже узнала, – говорит она через мгновение. – То ли она просто подозревает его в сговоре с Виоли, то ли она использует его, чтобы поймать нас. Я не…

Она делает паузу, сглатывая.

– Моя мать всегда на пять шагов впереди меня, даже когда я думаю, что мне что-то сходит с рук. Возможно, она знает вообще все: о твоих отношениях с Эмброузом, о моем заговоре против нее, о том, что мы работаем с Виоли.

Несколько вдохов Паскаль ничего не говорит.

– Если бы она знала все это, – говорит он, – позволила бы она нам вот так свободно разгуливать?

Беатрис обдумывает его слова.

– Она могла бы дать нам иллюзию свободы, – признает она. – Хотя хотелось бы верить, что я догадалась бы, если бы за мной следили. По крайней мере, если бы слежка не ограничивалась постоянным присутствием пары стражников.

– Если бы она следила за нами, она бы знала о Джиджи, – продолжает Паскаль.

Беатрис медленно кивает.

– Она не знает, – говорит она через мгновение. – Она могла бы довольно легко сломать Джиджи, если бы знала, что мы встречались с ней той ночью. Джиджи выдала бы все наши секреты – моей матери достаточно было предложить ей подходящую цену. А если бы их разговор и правда состоялся, мы уже были бы в подземелье прямо рядом с ней.

– И Эмброузом, – добавляет Паскаль.

Беатрис прикусывает губу.

– Она не убьет его, – говорит Беатрис, и хотя она не может быть в этом полностью уверена, ей не хочется, чтобы в ее голосе было слышно сомнение. – По крайней мере, не сейчас. И я клянусь тебе, мы вытащим его живым и невредимым.

Паскаль долго смотрит на нее, не говоря ни слова.

– Я верю тебе, – говорит он, прежде чем один уголок его рта приподнимается в печальном подобии улыбки. – Однажды нам удалось совершить побег из тюрьмы; могу лишь догадываться, что вторая попытка пройдет еще успешнее.

– Так и будет, – уверяет его Беатрис. – На этот раз мы будем уверены, что доверяем нужным людям. Потому что мы не будем доверять никому, кроме друг друга.

Позже, после того как Паскаль возвращается в свои покои, Беатрис выуживает письмо Николо из кармана платья, разворачивает его и садится на диван в гостиной, чтобы прочитать. Подтянув ноги к груди и подперев рукой письмо у себя на коленях, она начинает читать:

Беатрис,

моя сестра сама заварила эту кашу, и осмелюсь сказать, что ей ее и расхлебывать.

Николо

Беатрис хмурится, переворачивая письмо в уверенности, что в нем должно быть что-то еще, но оборотная сторона пуста. Одно-единственное предложение. Она потратила больше часа, сочиняя идеальное сообщение, чтобы его задеть, а ему удалось проделать то же самое с ней одним-единственным предложением. Ни слова о самой Беатрис или о Николо, никакой информации о том, что он делает, как у него дела.

Только в этот момент Беатрис понимает, что и правда хочет знать эти вещи. Она мысленно встряхивает себя и складывает письмо, убирая его в ящик своего стола.

Хорошо, думает она. То, что в этом письме не было ничего полезного, не означает, что оно не может ей пригодиться. Она задается вопросом, как Жизелла отнесется к тому, что брат бросил ее на произвол судьбы.

Дафна

Все следующее утро Дафна чувствует себя измученной. После встречи с Виоли она почти не спала, ворочаясь в постели и прокручивая в мыслях разговоры с ней и с Леопольдом. Она еще больше мучается, думая о том, что придется снова встретиться с ними сегодня и что они снова будут говорить о матери, превращая каждое ее слово в ложь.

Когда она спускается вниз, в обеденный зал, то обнаруживает, что остальные члены их компании уже проснулись и сидят, закутанные в шерсть и меха. Там и Гидеон с Ридом, одетые в плащи, которые велики им на несколько размеров. Видимо, вещи были позаимствованы у Байра, Руфуса или Хеймиша.

– Ты тоже собираешься кататься на коньках, Дафна? – спрашивает Гидеон, когда видит ее.

Дафна фыркает и подходит к столу, чтобы налить себе чашку дымящегося кофе.

– Я не катаюсь на коньках, – категорично отвечает она ему.

– Да ладно, Дафна, – говорит Клиона, качая головой. – Тебе будет весело.

Хеймиш фыркает, и Клиона толкает его локтем. Когда она замечает поднятые брови Дафны, то пожимает плечами.

– Ты должна прийти, – говорит девушка, на этот раз тверже. – Мы все заслуживаем немного отдыха и расслабления, разве нет? Это то, что нужно после такого дня, какой был вчера.

Дафна открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его. Едва ли катание на коньках доставит удовольствия кому-то, кто старше десяти лет, но если она останется здесь, то придется выдержать еще один разговор с Виоли и Леопольдом, а по сравнению с этим даже коньки кажутся заманчивой идеей. Ее взгляд скользит в сторону Байра, который сидит у окна и настороженно наблюдает за ней. Она ушла от него прошлой ночью, пока он спал, и ей кажется, что им есть о чем поговорить. Но что хуже – разговор с ним или разговор с Виоли и Леопольдом?

– Отлично, – говорит она, делая большой глоток кофе и не обращая внимания на то, что он обжег ей язык. – Тогда коньки.

Полчаса спустя Дафна уже переодета в более теплое платье, толстые чулки и тяжелую меховую накидку, накинутую