— Слышал, молодцы, что в обычную школу сына отправили, — блеснул осведомлённостью глава государства.

Сталин любил начинать издалека, как бы зондируя почву. Впрочем, на этот раз он быстро перешёл к делу:

— Ты с показаниями путешественника из будущего ознакомился?

— Ознакомился, Коба.

— И что скажешь?

— Выглядит всё и фантастично, и правдоподобно одновременно. Хотелось бы посмотреть на этого Сорокина.

— Так ты же теперь занимаешься его поисками. Как, кстати, они продвигаются?

— Ищут, всю тайгу в республике облетели, да и низом прошлись. Может, и правда обессилел да снегом засыпало, или на зуб медведю-шатуну попался? Глядишь, по весне, как снег сойдёт, и найдём что-нибудь.

Сталин крякнул, покусывая чубук незажжённой трубки, покачал головой:

— Ну ладно, у нас хотя бы есть его показания, довольно подробные, которые от нас скрывал Ежов. Причём в них указаны такие вещи, которые знают только высокопоставленные сотрудники армии и НКВД. Ну и я, само собой. А значит, к этим показаниям нужно отнестись со всей серьёзностью… Как думаешь, могут на нас напасть немцы в 1941 году?

— Всё может быть, — уклончиво ответил Берия. — Пока у нас с ними хотя и напряжённые, но всё же более-менее спокойные отношения.

— Посмотрим, будут ли сбываться предсказания этого Сорокина на ближайшее время. Если да, тогда есть смысл доверять его прогнозам, и нужно будет готовиться к войне с фашистской Германией. Нельзя профукать, — это слово, как и некоторые другие, он сказал на русском, — момент нападения. Всё-таки 20 миллионов погибших советских людей — огромная цифра, история нам этого не простит.

— Хотя, как я слышал, уже идёт серьёзное перевооружение нашей армии, авиации и флота, — вставил нарком.

— Идёт, но недостаточными темпами. И нельзя забывать о человеческом факторе. Нам нужны толковые люди, а Ежов, наверное, специально их всех пересажал, а многих и перестрелял, оставив одних подхалимов и очковтирателей.

— Тогда нужно подготовить приказ об освобождении нужных нашей стране специалистов и командиров, — осторожно заметил Берия.

— Ты прав, Лаврентий. Вот этим и займись. Завтра к утру текст должен быть готов, привезёшь, покажешь мне.

— Могу зачитать по телефону…

— Не стоит, телефон — ненадёжная вещь, слишком много посторонних ушей. А когда текст приказа доработаем, разошлёшь его в газеты и на радио. Пусть народ знает, что мы умеем признавать свои ошибки и делать правильные выводы. А те, кто совершал эти ошибки намеренно, понесут заслуженное наказание… Кстати, что там с Ежовым?

— Позавчера ему вынесли приговор, приговорён к высшей мере. Правда, без вашей резолюции…

— Подписи генерального прокурора достаточно. Когда должны расстрелять?

— Завтра на рассвете.

Иосиф Виссарионович помолчал, продолжая задумчиво покусывать чубук пустой трубки. Покосился в окно своего кремлёвского кабинета, за стеклом которого собирались снежные тучи. Берия с напряжением ждал продолжения разговора. Он не исключал того факта, что Хозяин прикажет пересмотреть приговор и заменит расстрел на 25 лет лагерей. Хотя обычно за Иосифом Виссарионовичем таких снисхождений к врагам народа не припоминалось. Но кто ж его поймёт, на то он и Сталин. Однако генсек, положив трубку на сукно стола, произнёс:

— Собаке — собачья смерть. — И, снова бросив взгляд в окно, уже на русском сказал: — Что-то устал я сегодня, Лаврентий, старею, наверное, не могу уже сутками работать… Если уйду в отставку, сможешь руководить страной?

— Кто? Я?!

Берия посерел, что вызвало у генсека саркастическую улыбку.

— Пошутил я, не пугайся. Надеюсь, это случится ещё не скоро. Вон и война с немцами не за горами, на кого страну оставить? Уж как-нибудь до 53-го дотяну, а там видно будет. Тут перед тобой очередь стоит, так что занимайся своими делами. Ладно, ступай, не буду тебя больше задерживать.

Когда за наркомом неслышно закрылась дверь, лицо Сталина исказилось от боли, и он со стоном схватился за поясницу. Радикулит донимал его всё чаще, а этот приступ начался во время беседы с Берией. Однако даже при соратнике Хозяин не посмел себе позволить внешнего проявления страданий. Только теперь, проводив Лаврентия, он смог расслабиться и отправиться на кухню, вернее, в ту её часть, где пылала жаром настоящая русская печь. Половина печи была на кухне, а вторая — за перегородкой, куда можно было пройти только из рабочего кабинета. Перегородка была установлена преднамеренно, чтобы повара и другие, отиравшиеся на кухне, не мешали генсеку своим мельтешением лечиться, хотя звуки с кухни доносились прекрасно. Персонал об этом знал и старался лишнего не говорить.

Положив на горячие кирпичи заранее приготовленную широкую доску, Сталин скинул френч и, кряхтя, забрался наверх. Полежит с полчаса, прогреет как следует кости и пойдёт ужинать. Сегодня один, без дочери, которую утром увезли обратно на дачу в Зубалово. Была мысль пригласить на ужин Берию, но в последний момент от такой идеи отказался. Рано пока новоиспечённого наркома за один обеденный стол с собой сажать, пусть сначала докажет, что он этого достоин.

— …А вообще в последнее время товарищ Сталин почему-то стал меньше есть, — донеслось до его слуха с той стороны перегородки. — Не знаю, с чем это связано, может, приболел… — Говорила, судя по всему, повариха Анастасия, фамилию которой он не помнил, но знал, что это именно она готовит его любимые трёхдневные щи, которые ему подавали в горшочке.

Её собеседник поддержал беседу:

— Ну, не знаю, я, когда в охране на посту стою и он мимо меня идёт, прямо вот чувствую исходящую от него силу. У меня бабка в деревне знахаркой была известной на всю округу, с ходу определяла, чем болеет человек, и, видно, мне что-то передалось такое. Я вот тоже, если человек сильно болеет, чувствую, мне самому не по себе становится.

— Вот и ладно, хоть у товарища Сталина куча врачей, а всё ж ты, Вася, и впрямь присматривай за Иосифом Виссарионовичем. Мало ли… Если что, мне сигнализируй, а я уж как-нибудь намекну кому надо, чтобы обратили внимание на здоровье товарища Генерального секретаря… Ты это, возьми котлетку-то, на хлебушек положи. Только нажарила к ужину Самому, да с горкой получилось. Чайку навести?

— А давай!

Вождь, стараясь не шуметь, чуть поменял позу, всё-таки жестковатой была доска.

«Молодец Настя, что о товарище Сталине заботится, — подумал он о себе в третьем лице. — Микоян говорил, собирается выпустить книгу о вкусной и здоровой пище, вот первый экземпляр ей и подарю. А этим Василием тоже надо бы заняться, может, и правда обладает какими-то сверхъестественными способностями. Понятно, что марксизм-ленинизм отрицает подобного рода факты, но… Гурджиев вон мистик из мистиков, обучался у индийских гуру, у меня лично была