— Ха. Без неё справимся, нет, что ли?

Если только сонный и тревожный Морковка не заглотает всю фляжку «Глаза Стража». И не свалится с отравлением.

— Я думал ночью над всей этой историей… Сирены, так ведь?

— Угу.

— Силы Единого, Мел…

— Меняться с тобой не буду. Попросись вместо Бабника. Может, ему захочется выпить ещё пару десятков бутылок с дружком.

Кстати, куда это они запропали оба? Вроде, должны просвещать Пухлика по поводу пищевых цепочек в мире литературы. Лишь бы они не вливали в его свои знания пополам со спиртным. Хотя мне-то что. Я знаю, где у нойя протрезвляющее.

Морковка квохчет по поводу «может быть крайне опасно» и «отпустить тебя в это общество». Затыкаю его простейшим способом:

— Давай подробно, что знаешь. И про сирен, и про общество.

Янист незамедлительно переходит в режим «сейчас я тебе расскажу о кораблях, которые бороздят неизведанные просторы». Начинает с гнусно-отвлечённого — с мифов и образов в искусстве. Минут через десять применяю малый Щит Тишины. И вожусь со звериками дальше под «образ сирены в поэзии крайне особый и явно слит с образом прекрасной женщины с Даром Музыки…», «…ещё одна поэма о влюблённом в сирене юношу была написана около двухсот лет назад…», «…разумеется, образы в стихах Сапфиры Элебосской считаются классическими, особенно образ сирены, попытавшейся завлечь охотника…»

Потом Фреза пинает дверь вольера и суёт мне в руку три кристалла на цепочке. Грубоватые, оплетённые медной проволокой. Внутри кристаллов сидят серебристые искорки. Один чуть поменьше других.

— Послабже! — рявкает Пиратка в ухо. — На завтрак чего не пришли, а⁈ А ну жрать вприпрыжку, кому сказано! Остовы ходячие, так-растак! Натощак сиренам в пасть⁈

Волосы у неё всклокочены, на щеке кровоподтёк. Досадливо машет рукой.

— Не вашего ума дела. Считайте, об дверь стукнулась. А вы и не собрались ещё, тудыть-растудыть⁈ Выезд-то во сколько, крабьи отпрыски⁈

И точно, над головой полуденное солнце. А вокруг меня из причастных к поэзии один Морковка. Который вообще не едет. Пухлик ночью дежурил, но вряд ли всё-таки дал себя сожрать гарпиям, чтобы только не вдохновляться Нэйшем. Фреза вон орёт, что Гроски хоть и с дежурства — а позавтракал за двоих, и теперь ни одна сирена его не схавает.

— Левиафан его тоже не схавает, — сплёвываю я. — Так, Принцесска, ты со мной. Пошли искать будущее литературы.

Пухлик находится сходу в общем зале «Ковчежца». С всклокоченными волосами и приоткрытой челюстью. Челюсть договаривает нехорошее слово.

Общий зал припорошен мелкими обрывками бумаги. До состояния заснеженной полянки. Бумага — явно из книг Амфибрахия, на полу кривовато раскинулась обложка.

Самка горевестника Сильфа гордо восседает на проекте будущего гнезда. Прямо посередь малого столика. Вокруг шныряет Сквор со смятыми и разодранными страницами в клюве.

Увидев нас, горевестник бумажки роняет.

— Чтоб вы были здоровеньки!

Очень ко времени. Морковку уже можно на ярмарках показывать. Как самого красного человека в Кайетте.

— Ед-д-диный, я же… кажется, закрывал её клетку… Она зацепилась когтем за прутья, не могла протащить… Но там… был вызов Гриз… и… я… неужели же… она же не могла знать…

— Халадрианы буквально видят вероятности.

— Н-но я же… не выпускал Сквора, даже не…

— Ну, теперь мы знаем, что кое-кто неплохо разбирается в замках и задвижках.

Сильфа кидает насмешливый взгляд. Сквор, посвистывая, шныряет вокруг, весь ушёл в постройку достойного гнездворца для подруги.

— Четыре обложки, — подбивает итог катастрофе Пухлик. — По одной на каждого из нас, насколько понимаю. Вот эта, которая подальше валяется — твоя, Янист? Ночью читал?

Морковка сейчас зарыдает:

– Но разве… кто-нибудь же взял книги с собой, да? К-к-к-к себе в комнату?

Не хватало захламляться амфибрахиями. Эта дрянь даже на растопку вряд ли годится. Опять же, я — «искра» у Бабника. А по амфибрахиям у нас Пухлик.

— Лортен и его дружок потащили было за знакомство… чуть вырвался, — Гроски потирает небритую рожу. — Смылся на дежурство, потом сразу отсыпаться. Как раз думал подобрать себе что-нибудь для чтения, а тут это произведение искусства.

— Вошторх, — поправляет Сквор. Через останки страницы, которые он методично раздирает.

— Восторг, угу. Янист, да не надо таких глаз. Этот Виллем Рион подписывал экземпляр для Лортена. Да и запасные у него найдутся, а если нет — пусть набросает что-нибудь по памяти. Пора будить наших голубков после бурной ночки, вы как считаете?

Морковка морщится и считает, что это двусмысленно. Сильфа выдаёт зловещее «Мхыхыхыу».

* * *

— Да вашу же такую-то…

Мы стоим на пороге коттеджа Бабника. Коттедж молчалив. Отовсюду несёт запахами спиртного, цветов, душными благовониями, скверным дымом из водных трубок.

У нас под ногами рассыпан пепел и лежит обложка. Та самая, про амфибрахии.

— Они тут что — до того ночью…

Женский чулок на люстре. Фривольная гравюра в углу. Армада битых бутылок пополам с небитыми. Меч лежит посреди разрубленного круга сыра.

— Умеют люди жить, — выдыхает Пухлик и в пятый раз орёт на весь дом: «Эй, кто живой!»

Живых в логове Бабника пока что не обнаруживается. Пухлый пытается кинуть чары обнаружения и пожимает плечами — через стены попробуй ещё улови человеческое тепло. Я стою с зажатым носом, так что не в помощь.

Морковка вот-вот опадёт на пол, только брезгует. Пухлый потирает ладошки:

— Ну что, деточки? Обыск! Чур, если кто найдёт мёртвую жрицу любви…

Косится на зелёного Морковку, бормочет: «…не трогайте, в общем». Разделяемся, начинаем толкать все двери подряд, заглядывать за занавески и в шкафы.

Пухлик ещё ухитряется во всю глотку читать лекцию. О нахождении похмельных соратников.

— … отдельное искусство сыска, недоступное обычным смертным. Умение восстановить последствия недавней гулянки по мельчайшим деталям — знаете ли, редчайший дар. Каждую секунду можно ожидать неожиданностей…

Пихаю дверь в уборную и здороваюсь с огромным букетом роз. Тот выглядывает из высокого фарфорового горшка.

— … учитывать натуру собутыльников, их материальное положение, а также и то, к каким напиткам они обращаа-а-а… ч-чёрт, тут ром, я-то надеялся, вином дело обошлось…

В камине стоит Водная Чаша — вяло булькает. В ней плавает шпинат и труп курицы. Ощипанный не до конца. Перья понатыканы в подушки. Две из них насквозь проткнуты ударами меча. Перила частью пробиты, частью изрублены. На них гордо висит одна штанина. Где вторая — вир его знает.

Каждая новая