– София, скажите, а почему вы, когда развелись и еще не были знакомы с Эрнестом, не попали в эту систему?

– Я попала. У меня было несколько знакомств, но я не была готова. Понимаете? Меня никто не готовил, я ничего не понимала из этого всего. А потом, у меня было много проблем с разводом: суды, учеба детей. У меня не было свободного времени, чтобы заниматься этим. Но у меня есть подруги, которые подошли к этому осознанно. И они удачно вышли замуж. Потому что все можно обсудить, и вы можете пригласить, допустим, свою маму, или подругу, или раввина, и обсудить, чтобы не было недосказанностей. Всегда же есть какие-то вопросы, какие-то сомнения, и все такое. Обязательно надо разговаривать, и понять, в чем дело. Это не так, как первое замужество: молодые, три раза встретились, и все хорошо… совершенно по-другому, еще более серьезно. Но вы можете поговорить с людьми, которые знают этого человека, потенциального мужа. Задать вопросы, выяснить, что для вас важно. И тогда уже принимать решение. А не решать, что вы вышли замуж, потому что вам понравилось, потому что вы так думали, вы так мечтали, у вас такие фантазии. А потом: «Ах, а где это? Пропало». Я тогда просто не была готова. И мое понимание было очень неправильное… очень неправильное.

А потом, у меня была еще большая проблема – я не могу заниматься чужими детьми. Это абсолютно нет. Есть такие женщины, которые могут, а я не могу. Для меня было совершенно понятно, что я не буду заниматься никакими чужими детьми.

– Если бы вы, когда в первый раз выходили замуж, знали бы про это все…

– Я бы не вышла за Артура замуж. Потому что это был по характеру жестокий человек. Он был ученый, он был доктор, он был красивый. Моя ленинградская бабушка мне сказала в день свадьбы: «У тебя будет плохое замужество, а конец будет вообще страшный». Я со своей бабушкой после этого не разговаривала недели две, наверное. Но она была так права, никакой рентген мне этого бы не показал, а она увидела. Она была очень смелой. Знаете, это смелость, сказать это в такой ситуации. Тут такая красивая невеста, все радуются, все такое. Но она мне сказала, по-русски.

– Она хотела, чтобы вы что-то сделали?

– Нет, она меня предупредила.

– Но сделать уже ничего нельзя было. Надо было раньше предупреждать.

– Ничего нельзя было сделать. Она его не знала. Ничего нельзя было сделать, но она меня предупредила, чтобы у меня не было такого шока, знаете.

– Да, готовься, все будет плохо.

– Я до сегодняшнего дня помню, что мне бабушка сказала. А потом я выхожу из больницы с маленьким Давидом: «Тут на столе бумаги на развод, подпиши». Моя бабушка, хасидка, мне сказала: «Чтобы ты знала, как написано в Торе – самое большое несчастье будет для тебя самым большим счастьем». Я говорю: «Она не в своем уме, как может быть самое большое несчастье самым большим счастьем, ну, скажите мне». Но так было. Почему? Потому что развод мне дал свободу. У меня был развод в праздник, в День независимости Израиля.

– Серьезно? Такое совпадение?

– Да. Это от Бога. Конечно, это от Бога. Это я тогда не понимала, что такое свобода. Я же никогда не была бы такая, какая я сегодня. Моя бабушка была два раза права. Она была очень смелая, никого не боялась.

– Но вы такая же.

– Да. Но это во мне от моей бабушки: «Ничего не надо бояться, все! Бойся Бога, никого больше. Бойся Бога». И надо быть в согласии с самим собой. «Не делай, чтобы показать кому-то что-то, потому что красиво, потому хорошо, потому что развод – это плохо. Делай от своего сердца». Нужно быть преданной самой себе. Богу и самой себе. Она меня научила такой правдивости. Научила быть цельной личностью. Смотрите, у каждого свой путь, но нужен путеводитель… и хороший. Я же не могла понять: «В чем дело? Я такая прекрасная, как можно со мной разводиться?»

– А действительно, зачем он разводился? Чтобы на другой жениться?

– Да. Во-первых, он мне всегда изменял, о чем я не знала. А, во-вторых, он был действительно очень… жестокий человек. Мстительный. Ему нравилось делать кому-то плохо. Почти садист, я так думаю.

– Сколько вы с ним прожили?

– Семь лет. Семь плохих лет. Очень плохих. Но я думала, что так надо. Мы же такие – советские, русские, польские женщины – любим терпеть, «чтобы ему было хорошо», мы будем разрешать ездить на себе. Я читала, как жены декабристов за ними уехали… Это называется – посвятить себя кому-то, служить, подносить все на подносе. Сначала он, потом они, потом я. Так не должно быть…

– Тогда надо сказать «спасибо» за то, что вы вышли из этого.

– Конечно. То же самое и бабушка сказала: «Это самое хорошее, что у тебя случилось в жизни, что он с тобой развелся и оставил тебе двоих прекрасных детей, которых ты сама воспитала в еврейской традиции».

Есть такая мудрость в Талмуде: «У каждого человека имеется своя функция, мы как в театре, у каждого человека есть своя роль, а когда он сыграл свою роль, он должен сойти со сцены». Вот так и было. Надо было спокойнее это принимать, а не так, как я. Я это принимала с ужасом. Это сегодня я могу с вами спокойно и свободно говорить, философствовать. В тот момент было не так, я с ума сходила. Я не могла понять, что тут сотворилось. Как это можно сделать такое свинство, такую жестокость, для ребенка, для двух детей, для этой женщины, то есть меня. За что я получила такое наказание? Я думала, что это наказание. А это было не наказание, это была награда. Вот тебе свобода.

– А когда вы почувствовали, что это свобода?

– Поздно. Это не проходит быстро, знаете, это же душевная рана, пластырем не заклеить. Это даже не какая-то несчастная любовь или что-то такое… Это вас духовно уничтожает. Я была не я, я сама себя не понимала. «Где тут ошибка? За что наказание? Почему так? И почему мне?»

А сегодня я могу философствовать сколько хотите. Потому что сейчас Давиду сорок два года… вот сколько лет прошло! Я даже вообще не помню, как выглядит мой