– Что именно тебя интересует? – спросил Энден с некоторым вызовом.

«Интересует, как можно быть таким долбаком», – подумал Кат.

– Да не слишком много, в общем-то, – сказал он. – Только та часть твоей биографии, в которой ты умудрился задолжать очень серьёзным людям очень крупную сумму наличности. Настолько крупную, что у меня больше ничего не осталось.

Энден задрал подбородок:

– Я… Я всё верну. Со временем.

– Которого у нас почти нет, – подхватил Кат. – И так целый день потеряли. Идём уже. Не то Разрыв нас опередит. Так должником и помрёшь.

Они двинулись по дороге, что вела между бедняцких лачуг. В вечернем воздухе пахло дымом и отбросами. Кричали дети, протяжно вопили местные карликовые кошки. Из-за заборов поглядывали на путников хмурые, скверно одетые люди – без особого интереса, просто желая убедиться что это не полиция и не бандиты. Несмотря на густевшую темноту, ни в одном из окон не теплился свет. Местные жители экономили на свечах.

Кат вздохнул с облегчением, когда увидел впереди вывеску бакалейной лавки. Здесь начинался город: дома были в сносном состоянии, горели фонари. А главное – здесь можно было найти транспорт.

Пройдя ещё немного, они заметили у обочины экипаж – открытую повозку, запряжённую ушастой лошадью, которая тщетно обнюхивала коротким хоботком землю в поисках травы. Петер поговорил с извозчиком, и тот приглашающим жестом похлопал по сиденью, подняв небольшое облако пыли. Энден полез в повозку первым, за ним вскарабкались Фрида и Петер. Сев на последнее свободное место, Кат попытался поднять сложенный гармошкой навес, но дуги, на которых крепился брезент, оказались сломанными. Впрочем, ветер стих, а дождя не предвиделось.

Ехали молча. Кат смотрел, как мимо проплывают дома – двухэтажные, трёхэтажные, с мансардами, с колоннами, с затейливыми пристройками. Энден, сгорбившись, трогал кончиками пальцев синяк на скуле и время от времени тянулся к переносице, чтобы поправить несуществующие очки. Фрида смолила папиросу за папиросой. Петер забился в угол повозки и сидел тихо, как мышь. Только вздыхал порой тяжело и длинно.

«Что же со мной творится? – хмуро размышлял Кат. – Неужели болезнь пошла вразнос? А может, просто чужие воспоминания отзываются, только в такой вот поганой форме? Одно ясно – началась эта херня после Батима. Раньше ничего подобного не бывало».

Вдруг вспомнилось: гигантский бункер, темнота, расщелина, в которую виден свирепствующий вихрь. Смотрят из ревущей мглы полные ярости огромные глаза. Кат протягивает руку и, не думая, машинально пытается втянуть в себя чужую энергию – понапрасну, впустую...

Понапрасну?

Впустую?

«Ети меня! – он выпрямился, поражённый. – А ведь могло и получиться! Я же тогда не чувствовал ничего, даже когда у пацана пневму брал. Из вихря бы зачерпнул – тоже бы не заметил… Да, дела. Похоже, что и вправду зачерпнул. У самого Основателя дух испил, значит. Ну и мучайся теперь, богоборец. Ещё скажи спасибо, что жив остался. Теперь ясно, откуда голос этот психованный, откуда сны, ярость почему накатывает. Вот ведь блядство какое».

Тут извозчик сделал губами «тпр-р-р», и повозка остановилась.

Энден, словно проснувшись, вскинул голову и подслеповато огляделся.

– Ох, – сказал он сконфуженно, – я случайно собственный адрес сказал. Извини, Фрида, стоило, наверное, сперва тебя домой завезти.

– Пустяки, – холодно сказала Фрида. – Сама доеду, не маленькая. Может, пригласишь хотя бы на кофе? Мы с твоими друзьями за день набегались.

– Конечно, господа, давайте выпьем по чашечке, – сказал Энден. – И вообще поужинаем. Потом я бы, знаете, ванну принял…

«Ванну ему, – подумал Кат, глядя как попутчики выбираются из повозки. – Кофе ему. Ладно, пускай отдохнёт чуть-чуть. Глупо было надеяться, что он с разгону отправится делать бомбу, после такого-то».

– Демиан, заплати, будь добр, – смущённо попросил Энден. – Я совершенно без денег.

– Это я уже понял, – буркнул Кат, сходя на тротуар. Злость, утихшая за время поездки, занялась в груди с новой силой.

Из рюкзака появился на свет китежский целковый. Однако, в отличие от вахтёрши, что дежурила в институте Гевиннера, извозчик не обрадовался золоту. Он оглядел монету, поскрёб её ногтём, постучал о борт. Затем пренебрежительно швырнул целковый Кату под ноги и что-то прогнусавил по-вельтски – видимо, требовал оплату в марках.

Тлевшая под сердцем злость мгновенно вспыхнула.

– Хер покури, мудень! – рявкнул Кат. – Золото не берёшь? А в хлебало не хочешь?

Не размахиваясь, он залепил извозчику оплеуху. Тот вскрикнул, завалился на сиденье и отчаянно хлестнул лошадь. Повозка рванулась прочь.

Петер вздохнул. Фрида хмыкнула – с явным одобрением.

– Недурной способ расплачиваться, – нервно пробормотал Энден.

«Копать-хоронить, неужели такое всегда теперь будет? – обречённо подумал Кат, подбирая монету. – Впрочем, ладно. Переживу. Только бы не болезнь, что угодно, лишь бы не как Ада…»

Через полчаса они сидели за кухонным столом и ели суп. Суп оказался несолёным, в нём комками плавали разваренные клёцки, но Кат был слишком голоден, чтобы воротить нос. Впрочем, Петеру варево пришлось по вкусу: он быстрее всех выхлебал свою миску и попросил добавки.

Когда все поели, Фрида сварила кофе и, устроившись с чашкой на подоконнике, закурила. Было уже темно. Световой кристалл в старом кисейном абажуре испускал мирное золотое сияние.

– Теперь самое время для подробностей, – сказал Кат. – Кто эти молодчики?