– Они все платят втридорога, – Энден теребил пуговицу пальто, ожидая, когда Кат двинется дальше. – Иначе с ними никто не будет иметь дела. Гаки не спутаешь с обычным человеком во время... процесса.

Кат кивнул:

– Не спутаешь.

Они снова двинулись по проспекту. Петер молча шёл между Катом и Энденом, поглядывая то на одного, то на другого. «Рассказать, как оно на самом деле? – думал Кат. – Хотя зачем? А, пёс с ним, расскажу. Всё-таки нам ещё работать вместе».

– Люди без собственной пневмы рождались всегда, – сказал он, чувствуя, как помимо воли подражает голосу и интонациям Маркела. – Пока ребенок совсем мал, мать передаёт ему часть своей энергии. Сама того не сознавая. Когда кормит грудью, качает на руках и так далее. Но этого, конечно, недостаточно. В прежние времена такие дети умирали сосунками. Синдром внезапной детской смерти – слышал, может быть? Ну вот. Но эксперименты Основателя дали начало особой мутации. Упыри – у них с рождения открывалась способность выживать за чужой счёт. Понемногу тянули пневму матери, отца, прочих родственников, кто подвернётся. Потом, в яслях уже, принимались за других детей…

– А когда такое вскрывалось? – перебил Энден. – Это ведь не проходило незамеченным. Не могло.

– Тогда их убивали, – Кат пнул лежавший на дороге камешек. – Как только заставали за упыриным делом – так и отправляли на тот свет. Самых глупых. Ну, а тем, кто был похитрее, удавалось всё это скрыть.

– И они вырастали, – подхватил Энден.

– Вырастали, – качнул головой Кат.

– Чудовищами, – закончил Энден.

Кат хмыкнул:

– Кто подставился, раскрылся – того толпой сажали на вилы. Поэтому и пили досуха, чтобы свидетелей не оставлять. Особенно в военное время.

– А потом всё изменилось? – не без яда спросил Энден.

– У нас – да. Я же говорю: теперь упыри собираются в общины, выручают друг друга. Скидываются на донора, если кто в нужде, а денег не хватает. Задёшево с упырём никто дела иметь не будет. В любом из миров.

– Можно ведь обмануть, нет? – бросил Энден презрительно.

– Ты сам только что сказал, – Кат поморщился. – Любой человек сразу поймёт, что его пьёт упырь. На Танжере за такой обман вообще полагается смертная казнь. Поэтому упырь, если голоден, должен сперва найти того, кто готов пойти на сделку. Затем – предупредить о своём недуге. И только если донор не откажется, то можно кормиться.

Энден прочистил горло.

– Поглощая чужую пневму помимо воли хозяина, – сказал он, – гаки наносит жертве серьезную энергетическую травму. Когда энергию забирают насильно…

– То можно человека дурачком сделать, – согласился Кат. – Нарушается баланс в организме, да. Поэтому стараются решать всё полюбовно. Как тогда, с тобой.

– У нас так происходит далеко не всегда, – процедил Энден. – За это их и ненавидят. Мне очень повезло, что встретился… добренький. Большая редкость. Возможно, на этом твоём Китеже вампиры все из себя порядочные. Но у нас они калечат людей. Со дня Переселения и до сих пор.

Петер издал глубокий вздох.

– Пришли, – сказал он с отчаянием.

Все трое остановились. Институт нависал над ними – пять этажей грязного, испещрённого выбоинами гранита. Перила парадной лестницы тускло сияли в лучах солнца.

Мимо шли прохожие. Петер, чтобы его не толкали, поднялся на ступеньку. Энден, напротив, отступил дальше, к проспекту. За его спиной прогромыхал большой, видавший виды дилижанс.

«Хватит уж, – решил Кат. – Точим лясы, как бабы на базаре».

Он поднял руку и задрал рукав, чтобы был виден духомер:

– Ты ведь заметил мою безделушку?

– Заметил, – сказал Энден отрывисто. – Когда ты надевал рюкзак. Дома, перед выходом. У того, на Бюргерплац, была такая же.

Кат молчал, глядя на него.

Энден снял очки, посмотрел сквозь стёкла на свет. Надел, попав лицом в оправу со второго раза: тряслись руки.

– Я… н-не вполне уверен в успехе нашего совместного предприятия, – произнёс он.

«Эх ты, профессор, – подумал Кат. – Ссыкло трусливое… Ладно. Надо как-то договариваться. А то сбежит, и всё зря».

– Понимаю твои опасения, – сказал он, тщательно подбирая каждое слово. – Тем более, на Вельте, похоже, ситуация с упырями паршивая. Но я не опасен. Я полностью себя контролирую, болезнь меня зверем не делает…

Он осёкся.

«А всё, что бывает последнее время? – мысль обдала кипятком. – Когда чушь всякая в голову лезет, и злость берёт без причины? Может, это – как раз знак того, что болезнь переходит в тяжёлую форму? Может, я скоро… как Ада?!»

– Сударь Энден, – сказал вдруг Петер, – я могу поручиться за моего друга, как за себя самого.

Он сошёл с лестницы и встал впереди, словно хотел заслонить Ката от учёного – щуплый, белобрысый, маленький.

– Вот как? – под глазом Эндена задёргалась жилка.

– Именно так, – Петер быстро, нервно пригладил вихор на макушке. – Мы с ним путешествуем уже немало времени. И в любой ситуации… Ну, почти