Вы оба замолчали.

– Если бы я сражался со Зверем Воскрешения, я бы бросил свои Дома на смерть, – сказал он. – Если бы я сражался с Вестниками, я мог бы сойти с ума, а это то же самое. Поэтому я запираюсь здесь… меня замуровывают. Чтобы Девять домов не стали нулем домов и бескрайним горем.

Он казался очень усталым и печальным.

– Понимаешь, не у тебя одной есть ограничения.

– Я могу задать тебе вопрос, учитель?

– Тебя от них еще не тошнит?

– Кто это – А. Л.?

Он распахнул глаза. Бог сел прямее, посмотрел на тебя с явным удивлением и спросил:

– Ты уверена, что хочешь это знать? Точно? Может, начнем с вопросов попроще, не таких неудобных? Откуда берутся дети, например? Я могу тебе рассказать. Не хочу, конечно, но я готов. Я приберег книжечку о детях, телах, дружбе и семье. Вы с Иантой… осторожны?

Теперь ты села прямо и произнесла размеренно, выделяя каждый слог, как будто говорила со скелетом:

– Мы. Не. Любовницы.

– Извини, я не… ну, вы примерно одного возраста, и я не знаю, как это теперь устроено, я слишком долго живу на свете.

– Мы не состоим в романтических отношениях. И в дружеских тоже.

– Извини! Извини, пожалуйста, я не должен был такое говорить.

Если бы краска на лице могла бы запечься и отвалиться кусками, как глина, так бы и произошло. Если бы ты могла заставить святого долга ворваться в комнату, пронзить тебя рапирой и утащить твой окровавленный труп, ты бы так и сделала. Ты встала.

– Если я зашла слишком далеко, учитель, прости меня. Я отзываю свой вопрос.

– Нет, – сказал он. – Давай поговорим о ней. О моем страже.

Ты осторожно села снова.

– Ты наслушалась Августина и Мерсиморн, – предположил бог.

– Да.

– Ну да, не Ортуса же. Бедный Августин. Бедная Мерси. Им все еще тяжело. Они несут груз своей общей вины. Да, наверное, пришло время тебе услышать об А. Л.

Он произнес ее имя так же, как произносили его двое непокорных святых, как две разные буквы. Ты ясно расслышала «А» и «Л». Он продолжил:

– Это расшифровывалось несколькими способами. В шутку, конечно. Я часто звал ее Аннабель Ли. Анни Лори. Когда я впервые ее встретил, я назвал ее Первой. Единственной. У нее было и другое имя, но я похоронил его вместе с ней, и никто больше его не произносит. Она мертва уже почти десять тысяч лет, но она несет дозор рядом со мной, как воспоминание… или что-то другое. Аннабель Ли была мне… как бы это сказать? Наставником? Другом? Я смел на это надеяться.

Ты не знала, как на это ответить, но он и не ждал ответа. Бог сказал:

– Она была первым Воскрешением. Она стала моим Адамом. Когда осела пыль и я увидел, что исчезло и что осталось, я оказался совершенно один. Наступил конец света, Харрохак. Только что я был человеком – и вдруг оказался Первым владыкой мертвых, первым некромантом и, что куда важнее, властелином без подданных.

– Учитель, что уничтожило Первый дом?

– Немногое, – сказал император и попытался улыбнуться. – Это было жутко: подъем уровня моря и мощная ядерная цепная реакция. С этого момента все пошло под откос.

Из этого тихого признания ты впервые узнала что-то о случившейся до Воскрешения катастрофе. Как и любой миф, этот рассказ казался далеким и нереальным.

– Харроу, это было не слишком весело. Я ничего не понимал… я был в ужасе. А она стала мне защитницей и единственным другом, и вместе со мной училась жить дальше. Это было чертовски трудно. Я раньше никогда не был богом.

Он осекся, а потом сказал:

– Она успела увидеть, что случилось с домом Ханаанским. Но ей было не очень интересно. Первая воскресшая была не человеком, Харроу, но она старалась. Гнев был ее самым главным грехом… Это нас объединяло. А когда была уплачена цена ликторства, когда мы оказались на пике эмоций… мы узнали, какова кара за наш грех. Чудовищное возмездие. За наше преступление нас будут преследовать до конца времен, наши деяния отпечатаются у нас на лицах и будут сопровождать нас, как дурной запах. Она погибла при первом нападении.

Ты не сказала, что соболезнуешь, ты не посочувствовала. Как и многие другие тайны, эта оказалась скучной и грустной: у императора Девяти домов кто-то был, а потом он, как и все его ликторы, кого-то потерял. Это была твоя история. История Ианты. История Августина, Мерсиморн и Ортуса. Это была история Цитеры и всех ликторов, кто умер за эти долгие мрачные века.

– Я понимаю, почему первые рыцари носят титулы Домов, – сказал бог. – Это имеет смысл. Но это искажает оригинальную идею. Ты знаешь, почему ты называешься принадлежащей к Первому дому? Потому что на самом деле ты – и все остальные – дети А. Л. Без нее никого из вас бы не было.

Император Девяти домов поставил на стол пустую кружку с размокшими крошками имбирного печенья. В те краткие секунды после тихого стука дна об стол, когда вселенная словно бы задержала дыхание, ты не представляла, что он собирается сказать худшее, что ты вообще слышала в своей жизни. Тонкие морщинки на лбу и у глаз стали чуть глубже, и он сказал:

– Мне нравится думать, что она бы полюбила тебя. Из тебя вышла бы отличная дочь, Харрохак. Иногда мне хочется, чтобы ты была моей дочерью.

В твоей жизни было мгновение, когда ты готова была отдать все свои сокровища на расхищение у подножия алтаря Ианты Тридентариус. Тогда ты получила отсрочку. Теперь отсрочки больше не было. Ты не отдала саму суть своей души за краденые глаза и сомнительное добродушие. И вот что тебя подкосило, чертову идиотку. Даже не бог, который создал Девятый дом, не Император всеподающий, не Принц Милосердный. Твой рок явился в облике взрослого человека, говорящего, что тебя можно полюбить просто так.

Ты швырнула стакан об стол. Вода выплеснулась из него цветком, и многочисленные длинные осколки стали чашечкой цветка. Ты взгромоздилась на этот же стол, и он заскрипел под твоим весом. Бог привстал, чтобы остановить тебя, когда ты опустилась на колени прямо на стекло, замерла в позе покаяния прямо на осколках, прижала к ним ладонь и превратилась в мокрое и кровоточащее воплощение раскаяния.

– Харроу, не надо. – Он чуть с ума не сошел. – Харрохак, пожалуйста. Извини, я наверняка сказал что-то невероятно глупое, это бывает. Я не хотел делать тебе больно. Десять тысяч лет прожил, а так дураком и остался.

Ты могла бы рассказать ему о предателе. Но вместо этого ты сказала:

– Я вскрыла Запертую гробницу.

– Нет, – ответил он, но не сразу.

– Заклинания, наложенные на камень, было очень легко обойти. Род Преподобных матерей и Преподобных отцов отвечал за них долгие годи. Барьеры и врата за ними оказались сложнее. Я начала в девять лет, и только в десять смогла проникнуть в коридор. Я целый год посвятила этим замкам и запорам. Когда я дошла до кровавого заклинания на камне, до крови хранителя Гробницы, я не поняла, как с ним справиться. Я до сих пор не видела магии сложнее. Я впервые столкнулась с работой божественного некроманта. Но однажды – мне тогда было десять – я решила покончить с собой, господи, и почему-то подумала, что именно это позволит мне открыть врата. Я открыла их. Я увидела соленую воду, лизавшую каменный берег, и вошла в святилище. Я видела Гробницу и смотрела в лицо своей смерти. Мои родители убили себя, узнав о подобном кощунстве. Я видела ту, что лежит там, и я буду любить ее даже после смерти. Я… господи, я согрешила? Убила ли я в тот день сразу двух своих отцов?