Шрифт:
Закладка:
Питьяфинвэ не ответил. Грустные мысли заставляли ненавидеть звучавшую весёлую музыку, старший из близнецов, опустив глаза, молча кивал, хотя младший давно ничего не говорил.
«Снова порознь? — протест в душе Питьяфинвэ набирал силу. — Но ведь мы мечтали править вместе!»
— Мы — Амбаруссар, — гордо вскинул голову старший близнец. — Двое, как один.
— Разделив обязанности, мы станем сильнее, — впервые за вечность улыбнулся Тэльво, и брат радостно хлопнул его по плечу.
— Мы — Амбаруссар. И наша сила всегда вдвое больше, чем у любого другого королевства.
***
Эльфийка вошла в наскоро поставленный разукрашенный шатёр, и запах крепкого вина ударил в нос. Сестра полулежала на шкурах, одна из которых сохранилась ещё с Валинора, хотя и выглядела потрёпанной — рыжеватый мех давно выцвел, став бледно-жёлтым, а чёрно-белые пятна перестали казаться контрастными. Отпив из внушительной и почти опустевшей бутыли терпкий хмель, Улыбка, подняв растрёпанную голову и поправив упавшее с плеча платье, с подозрением посмотрела на сестру.
— Я не уверена, что идея ехать выступать рядом с военным лагерем, где собрались эти дикари, удачная, — остановилась у выхода Слеза, медленно стягивая перчатки, сомневаясь, что хочет оставаться с пьяной девой.
— Ты вечно не уверена, — хрипловато отозвалась Улыбка, взявшись за нож и покрутив перед лицом. — Всегда всё решаю я. А ты трусишка, оттого и посредственна. Твоя музыка скучна, сестричка. Талант должен быть дорого обрамлён роскошной рамой храбрости. Если боишься, значит, никогда не запомнишься. Не поняла до сих пор? Куда ты ходила?
— Хотела посмотреть на нашу новую публику, — напряглась Слеза. — И решила, что не хочу петь для них. Здесь полно знахарей и травниц, заезжают торговцы, есть воины-эльфы. Им и буду посвящать музыку.
— Дура, — глаза Улыбки сверкнули, как сталь её ножа, — смертные никогда не видели и не слышали ничего лучше, чем наши песни, даже если мы начнём выступать без подготовки. Они будут отдавать нам всё, что имеют, понимаешь?
— Они так смотрят, что после встречи с ними хочется мыться!
Пьяная эльфийка не ответила, задумалась.
— Когда солирую я, главная ты, потому что Улыбка сквозь Слёзы — это всё равно плач, — заговорила она после паузы, сменив тему. — Когда солируешь ты, главная я, ведь Слёзы от Радости — веселье. Это как-то странно и неправильно, не находишь?
— И к чему это?
— Да так, мысли просто. Тебя, значит, смущает похоть. Напрасно. Нас никто не даст в обиду, а вызывать желание — это ведь тоже искусство.
Нож снова повернулся в руке, Улыбка допила вино, встала и, полураздетая, согретая вином, выглянула из шатра, не ощущая холода. Чёрные волосы припорошил снег, лунный свет отразился в помутневших глазах.
— Не смей писать дяде, ясно? — вдруг напала на сестру певица, угрожающе демонстрируя заточенное лезвие. — Если Аклариквет не смог защитить нас в Хитлуме, значит, мы справимся без его подачек. Я пока не придумала, кому подарить арфу-лебедя, но у нас она не останется.
— Я бы не стала писать, не сказав тебе, — Слеза сняла тёплую одежду, устроилась у камина, нарочно игнорируя нападки, понимая — это из-за хмеля.
— Если узнаю, что ты предала нас, — Улыбка поцеловала кончик ножа, — я сделаю тебя более похожей на Маэдроса, добавив шрамов на лице.
— Что? — сестра сжала кулаки. — Как ты смеешь мне угрожать? Проспись! Умойся снегом и ложись в постель!
— Нет.
Пьяная эльфийка вышла из шатра в одном платье, послышался весёлый визг — видимо, прыгнула в сугроб, а через мгновение вернулась, искрясь звёздочками, которые быстро таяли, делая тело мокрым.
— Не смей писать дяде, — повторила Улыбка.
Слеза со вздохом покачала головой, и вдруг из неприятных мыслей вырвал звон бьющегося стекла.
— Бери арфу! — приказала, стоя среди прозрачных осколков певица. — Играй то, что я сейчас напою. Сделай это музыкой.
Голос эльфийки зазвучал немного фальшиво, однако задумка оказалась понятной, и струны чарующе зазвенели.
— Нет! — выбирая из стёкол самые крупные и ровные, крикнула Улыбка. — Нужно больше страсти! Вспомни, как на тебя смотрели смертные! Ненавидь их, презирай и играй. Да! Вот так. Умница!
На пол капнула кровь, однако деве было безразлично: хмель и вдохновение напрочь оторвали от реальности. Продолжая напевать, делая это всё чётче, Улыбка достала из мешка с реквизитом венец из гибкой проволоки, вплела в него окровавленные стёкла: одно большое и два поменьше.
Сбросив платье и накинув на голое тело чёрную шубу из соболя, натянув высокие сапоги и украсив себя кроваво-стеклянной короной, певица рассмеялась.
— Я — Моргот Бауглир! — заявила дева, выдыхая терпкий запах вина. — А ты будешь… Не знаю, надевай свой красный парик, изобразишь какого-нибудь моего пламенного раба. Балрога или злого Майя.
— Раздеваться я не стану, — твёрдо заявила Слеза.
— Трусиха, — зло бросила Улыбка. — Играй. Пойдём танцевать! Думаю, здесь не стоит петь про родню короля, а про врага — почему нет?
В лагере давно объявили отбой, однако многие всё равно не спали, и это были в основном не караульные, а те будущие защитники Белерианда, что хотели особого внимания знахарок или просто не понимали, зачем надо слушать командиров, которые даже не изгоняют за провинности из племени. Эльфы, которым владыка Тэлуфинвэ поручил обучать Фирьяр, пока не поняли, как общаться со взрослыми мужчинами, ведущими себя, словно дети малые, поэтому в основном наблюдали и ждали, когда те сами поймут: если не лечь спать вовремя, утром будет трудно проснуться. Однако время шло, а выводы не делались. Редко кто оказывался способен к построению логических цепочек даже из двух звеньев, но дело было не столько в неспособности, сколько в нежелании поступаться сиюминутными прихотями без угрозы серьёзного наказания.
Так или иначе, лагерь почти не спал.
Около стоявшего в отдалении пёстрого шатра вспыхнул высокий костёр. Две эльфийки закружились в танце под пропитанную страстью музыку, смазанное светящейся краской стекло в короне сияло во тьме ночи.
— Где твой
