Шрифт:
Закладка:
Чуф-ф-ф… Сухопутный корабль вздрогнул и остановился. С лязгом откинулся люк, превратившийся в трап, по которому с грохотом скатились два матроса и встали на караул. Следом за ними на перрон не спеша спустился одетый как на парад капитан второго ранга, поправил фуражку, одернул мундир и, оглядев превратившегося в статую дежурного офицера, чуть насмешливо произнес:
– Эй, инфантерия! Передайте генералу Грибскому, что транспорт прибыл! И наведите тут порядок, а то смотреть больно: не армия, а цыганщина!
Сглотнув обиду, штабс-капитан рысцой рванул к станционному зданию, а пришедшие в себя командиры уже торопливо выкрикивали команды, строя поротно революционное войско напротив стальной гусеницы. Генерал Грибский нырнул в ее чрево и буквально через пять минут уже появился на крыше с еще одним генералом, с приметной бородой клинышком и в светло-зеленой форме под цвет молодой листвы.
– Господа революционеры! – обратился к выстроенным дружинам генерал. – Моя фамилия Максимов, я начальник местного оборонительного укрепрайона. Хочу сообщить, что получение огневых припасов и погрузка в эшелоны отменяется. Всем присутствующим предлагается сложить оружие. Отказавшихся имею право расстреливать на месте.
Бойницы казематов бронепоезда с лязгом распахнулись, и тупое рыло пулемета уставилось своим единственным черным глазом, как показалось Борису, ему прямо в лоб.
– Измена! – раздался истошный крик из середины строя.
И сразу, перебивая возникший разноголосый шум, коротко рявкнуло башенное орудие, а следом за ним обиженно затявкали пулеметы Хайрема Максима, и Борис почувствовал, как спертый воздух над головой зашевелился от роя свинцовых мух.
– Молчать! – Голос Максимова взвился в небо и обрушился на головы мятежников. – Смирно! Слушать меня внимательно, дважды повторять не буду! Так как присутствующие набедокурить еще не успели, Верховный главнокомандующий поручил мне передать его личное предложение.
Над полустанком мгновенно повисла тревожная тишина.
– Обманом или угрозами вовлеченные в мятеж, а также добровольно и чистосердечно раскаявшиеся получат возможность с оружием в руках искупить свою вину. Завтра на рассвете я атакую интервентов. Добровольцы пойдут в первых рядах. Всем, участвующим в бою, не испугавшимся и не показавшим врагу спину, все предыдущие прегрешения, включая участие в мятеже, будут прощены. Остальные предстанут перед военно-полевым судом. Времени на раздумья нет, решение требуется принять немедленно. Все, согласные на предложение его величества, два шага вперед – арш-ш!
Борис, дважды попрощавшись с жизнью за эти короткие минуты, нервно сглотнул, посмотрел на неровную шеренгу дружинников и первым шагнул вперед, стараясь избавиться от гнетущего чувства человека, оказавшегося не вовремя и не там.
* * *
Куроки Тамэмото был разбужен крайне непочтительным образом. Взрывная волна от разорвавшегося фугаса просто сдула генерала с его походной кровати и неплохо приложила о кирпичную стенку единственной капитальной постройки на этом полустанке. Жалобно звякнули остатки посуды. По всем помещениям, мешая дышать, покатились клубы вонючего дыма и пыли.
Из соседней комнаты послышались стоны и надсадный кашель. Очевидно, кому-то из офицеров штаба повезло еще меньше.
– Откуда бьет артиллерия? – придя в себя, озадачил генерал адъютантов. – Максимов перешел в наступление?
Еще один снаряд, упавший рядом с первым, рванул так, что по диагонали толстенной кирпичной кладки змеей пробежала трещина, а с потолка с грохотом упало перекрытие.
«Морские или осадные, – отметил про себя генерал, – не менее шести дюймов… Но, черт возьми, откуда они здесь?!»
– Секан! Обстрел со стороны Харбина! Бьют не меньше двух орудий! – прокричал адъютант сквозь грохот разрывов.
«Как Харбин? Откуда в тылу пушки противника?» – вихрем пронеслось в голове генерала. Хотя… На этой войне он уже перестал удивляться…
– Собрать всех, кто может держать оружие! – отдал команду Куроки. – Всех писарей, обозников, раненых – в строй! Атаковать и привести к молчанию артиллерию противника! Отозвать с передовой часть ударных подразделений!
– Ваше высокопревосходительство, невозможно! Русские неожиданно контратаковали дивизию Нида Тосисукэ. На всей линии соприкосновения идет рукопашный бой!
– Что ж, – скрипнул зубами генерал и исподлобья взглянул на своего начальника штаба, – сражение стало напоминать натянутую струну. Мой приказ о пушках противника в нашем тылу остается без изменений. Берите всех, кого увидите, и отправляйтесь туда. Заставьте их замолчать! А я буду ждать от вас и генерала Тосисукэ добрых известий…
Ждать пришлось недолго. Уже через два часа в расположение штаба англо-японского экспедиционного корпуса прибыл русский парламентер. Ротмистр драгунского нижегородского полка в темно-зеленой форме с малиновыми погонами и околышем был демонстративно вежлив, сух и начал со слов, которые Куроки уже предполагал услышать:
– Простите, генерал, но меня уполномочили сообщить, что ваше положение безнадежно…
* * *
Генерал Тамэмото Куроки был храбрым воином и никогда бы не отдал приказ сложить оружие, даже если бы из дееспособных офицеров в строю остался один. Но он был несамостоятелен в своих решениях, а парламентер держал в руках письмо от сэра Яна Гамильтона, написанное узнаваемым почерком и с личной печатью. Это был больше, чем начальник – кредитор. А сэр Гамильтон, угодивший со своим отрядом в ловушку у Агинского дацана, услышав про невеселые перспективы сражаться в полном окружении, да еще с подкравшимися с тыла шестидюймовками тяжелого бронедивизиона полковника Самедбек Садыхбек оглы Мехмандарова, имел другую точку зрения.
Для настоящих, кондовых джентльменов война – это всегда только бизнес, где есть прибыль и издержки. Когда вторые превышают первые, война заканчивается, ибо какой смысл? Вот и в данном случае сэр Гамильтон, оценив риски и возможности, решил окончательно и бесповоротно: пришла историческая необходимость сдаваться и сдавать. После чего британский экспедиционный корпус принял решение о капитуляции, поставив своего японского союзника в безвыходное положение.
За кадром остались только переговоры об условиях капитуляции англичан. Вел их с Гамильтоном представитель императора статс-секретарь Ратиев и начал с личного предложения русского царя, от которого невозможно было отказаться. Капитуляция получилась весьма почетной и даже экономически оправданной. Всем офицерам было оставлено личное оружие, а в качестве моральной компенсации были вручены чеки респектабельных немецких банков на вполне достойные суммы.
Личные дела Гамильтона высокие договаривающиеся стороны обсуждали без лишних глаз, но увесистый сундучок, доставленный двумя дюжими казаками под охраной жандарма намекал на всесторонний и полный консенсус. Естественно, что переговоры были секретными, а все подписанные документы предназначались исключительно для отчета Ратиева перед русским царем, поэтому оформлялись как частная переписка, а не официальный документ представителей воюющих держав. Полковник Гамильтон настолько проникся хорошими манерами и предупредительностью князя, что не возражал против дружеской фотографии со своим хлебосольным хозяином – опять же, исключительно для отчетности перед строгим русским императором.
После завершения протокольной части всех джентльменов
