– И что вы хотите в обмен?

– Отказ от вмешательства ваших агентов во внутреннюю политику России, а также безусловную поддержку банкирского дома Ротшильдов и государства Израиль нашему продвижению из Персии на Аравийский полуостров и в Месопотамию.

– И это все?

– На ближайшие пятьдесят лет вполне достаточно…

Забайкалье. Ваше положение безнадежно…

Поставленный на острие англо-японского копья, рвущегося к Агинскому дацану, командир первой дивизии Нида Тосисукэ почти сутки с упорством дятла долбил бетон блокгаузов, охраняющих переправу через реку Ингоду. Имеющие по восемь бойниц армированные двухэтажные коробки, плюющиеся пулеметными очередями и гранатами поднятых на крышу 87-миллиметровых пушек – крайне неудобный спарринг-партнер в играх для настоящих мужчин на свежем воздухе. Особенно при отсутствии крупнокалиберной осадной артиллерии и при наличии русского бронепоезда.

Артиллерийская дуэль английского сухопутного линкора с русским шла с переменным успехом, не давая вплотную заняться бетонными капонирами, и генерала это искренне огорчало. Заблаговременно сооруженная защитниками и доходящая до середины корпуса бронепоезда насыпь перед железнодорожным полотном полностью скрывала рельсы, колеса и наиболее уязвимые части железнодорожного состава. А когда японским артиллеристам удавалось подтащить полевые орудия в мертвую для русских комендоров зону эта преграда, как естественное возвышение над плоской местностью, закрывала железную колесницу полностью.

Мертвая зона для пушек бронепоезда не означала таковую для снайперов и пулеметчиков. Огневые точки располагались как раз в основании железнодорожной насыпи, и они оживали каждый раз, когда расчеты японских орудий оказывались в зоне досягаемости.

Оборону, глубоко закопанную в землю, насыщенную пулеметами и скорострельными орудиями, поддержанную маневрирующей бронированной батареей, в начале XX века взламывать еще не умели. Когда бойницы дзотов развернуты полубоком к фронту, резко затрудняется их обстрел, но облегчается взаимное прикрытие обороняющихся. Особенно, когда подходы заминированы крепостными фугасами и опоясаны колючей проволокой, а непосредственно на передовой находится корректировщик артогня этой проклятой железной колесницы…

Потеряв под блокгаузами половину полка и поняв, что ввязался в глупое соревнование «у кого больше» (у него солдат или у русских – патронов), генерал Иида Тосисукэ приказал прекратить лобовые атаки, а сводному батальону егерей и двум батареям горных пушек под покровом ночи выдвинуться во фланг и тыл русских, оседлать господствующую высоту и с рассветом подавить огнем русский бронепоезд, как только тот окажется в зоне поражения.

Эта короткая летняя ночь на берегах Ингоды была богата на события. Когда японские гвардейцы, соблюдая все меры предосторожности, направились в сторону господствующих высот на левом берегу реки, по правому в сторону Агинского дацана выдвинулась вся английская кавалерия во главе с сэром Яном Гамильтоном.

Британского рыцаря пока устраивало все, что происходит на подступах к вожделенному хранилищу сокровищ империи. Японская настойчивость, а также революционное войско, приближающееся к генералу Максимову с тыла, наверняка заставили его стянуть все силы в один кулак и невольно ослабить охрану самого дацана. А значит, один короткий ночной переход с заранее завербованными проводниками – и завтра с утра он с ходу захватит эту русскую «башню Уэйкфилд» и будет диктовать свою волю императору России.

Сделает это от его имени полковник Лэмб Генри Кэмпбэл из индийской колониальной армии, а он с небольшим золотым караваном немедленно выдвинется по другой дороге навстречу египетскому корпусу, двигающемуся из Средней Азии. В том, что он легко сломил сопротивление русских в Туркестане, Гамильтон не сомневался. Необходимо вычислить, сколько переходов осталось до возвращения с выполненной миссией через индийские Джамму и Кашмир. Ночь обещала быть беспокойной, трудной, бессонной, но чертовски воодушевляющей.

Не спал этой ночью и оставшийся во временной полевой ставке генерал Куроки, не ведавший ничего о планах Гамильтона, а потому рассматривающий перспективы не столь оптимистично. Отважного и самоотверженного генерала, готового лично вести своих солдат в атаку, угнетали обстоятельства, с которыми он раньше никогда не сталкивался. Его армия была практически цела, но… небоеспособна. Она дошла почти до Читы, потеряв не более десятой части своего состава, но это была та часть, без которой все остальные оказались парализованы и немощны.

Он мог отдать приказ, но его просто некому было довести до подчиненных. Он мог задать вопрос, но на него некому было ответить. Проклятые русские снайперы обескровили его офицерский корпус. Уцелел каждый десятый из тех, кто отправлялся в русское Забайкалье из-под Харбина. А теперь ко всем бедам добавилось прекратившееся снабжение. У артиллерии осталось по пять снарядов на пушку, а солдаты выгребали в обозе последние неприкосновенные запасы продовольствия.

Железнодорожная станция Бурятская, двадцать семь верст до Могойтуя

Для потомственного крестьянина-землепашца Бориса Федотова это было первое в жизни путешествие. Взятый после смерти отца на воспитание зажиточным дядькой, паренек до сего времени никогда не покидал родную Полтавщину Кобылий хвост – хлев – гумно – стандартный замкнутый круг, в котором он вертелся как белка в колесе, даже не задумываясь, что за околицей может быть какая-то другая жизнь.

А потом дядьку арестовали за нарушение государственной зерновой монополии и попытку контрабандного вывоза товара за границу. Бориса не тронули: молод еще, хоть и помогал грузить да отвозить. Просто оказался не в то время не в том месте…

Вернулся дядька через полгода, злой и общипанный до исподнего. Неделю пил беспробудно, а после исчез и появился зимой. Коротко кинул племяшу: «Собирайся, повоевать придется!» Так и попал Борис в революционную дружину, а вместе с ней – в Забайкалье, преодолев за два месяца расстояние большее, чем за всю свою предыдущую восемнадцатилетнюю жизнь.

И хоть приключения с новыми впечатлениями и знакомствами приятно щекотали нервы, ощущение, что он опять оказался не в то время не в том месте, не покидало. Слишком велика была социальная дистанция между ним, молодым крестьянским парнем, и франтоватыми офицерами, расхристанными студентами, отставными чиновниками средней руки, составлявшими основу революционного войска.

– Дружина, для получения огневых припасов и погрузки в эшелон – строиться! – выдернул Бориса из полудремы голос ротного командира, когда солнце уже начало клониться к закату.

Парень выскочил на перрон и онемел. На него по рельсам шел… корабль. Во всяком случае, именно такие он видел в газетах. Скошенный вперед бронированный нос венчала двухорудийная башня, над которой трепетал от набегающего воздуха военно-морской гюйс. Темный корпус с зелеными и коричневыми разводами, хищно чернея узкими бойницами казематов, как по волнам, плыл по клубам пара, вырывающимся снизу из-под брони и окутывающим невидимую с перрона корму стального монстра.

Первым желанием Бориса было бросить винтовку и сигануть в кусты. Однако одеревеневшие