– Зачем вы пришли?

– Да я хотел вас спросить, господин доктор…

– Что с вами такое?

– Да я хотел…

– Если вы сами не знаете, каким макаром я могу вам сказать?

– Да я думал…

Тогда он поворачивался, смотрел жгучими глазами и спрашивал:

– Голова есть? Руки есть? Ноги есть? Чего не хватает?

Такая встреча вылечивала большинство недугов. Но тогда он садился, смотрел вам в глаза и обыкновенно говорил без осмотра то, зачем вы пришли. Со мной теперь ничего не было, но он сказал:

– У вас головные боли.

– Да, не все время.

– Это я сам вижу.

– Да я на них не жалуюсь.

– Это не от ранения. Вас, наверно, контузило?

– Да не знаю, подо мной разорвался снаряд, но только в ноги ударило.

– Это не важно. Вас тошнило?

– Да, только через полчаса, а потом прошло.

– Контузило, оттого и голова.

Я хотел знать, где полк.

– Наши под Основой потеряли много. Теперь Слащев Днепр держит, а наши ушли.

– Куда?

– На север, они теперь с Бабиевым на той стороне Днепра.

– Кто такой Бабиев и как они Днепр перешли?

– Ах, он кавалерийским корпусом командует. Не знаю, кто он, наверно, ингуш или татарин. Хороший генерал, говорят.

– Да что они за Днепром делают?

– Не знаю, перешли где-то у Александровска и на Никополь пошли, наверно, в тыл красным.

Он говорил о наших потерях, никто из полковых офицеров не был убит или ранен, но убита была под Основой сестра милосердия.

– Какая сестра?

– Кажется, Погорельская ее звали.

Я, как видно, побледнел.

– Вы что, ее знали?

– Знал, да, очень хорошо.

Меня как обухом ударило.

– Она…

Я не слышал, что он сказал.

Когда я очнулся, он говорил очень тихим голосом:

– Пойдемте ко мне, у меня водка есть.

Помню, сидели в его комнате, и я отмахнул два стакана водки. Он говорил о чем-то.

Я думал, что привык слышать о смертях моих друзей и родственников, но эта смерть потрясла меня более, чем чья-нибудь.

На следующий день я пошел к Ляхову. Он был очень занят. Я спросил про полк.

– Сейчас вы никак в него попасть не можете. Завтра идут пополнения в Феодоровку, полк вернется туда. Я вам достану лошадь и карабин, вы к ним прицепитесь.

Настроение мое пало ниже нуля. Не у меня одного, все были удручены. Положение армии было безвыходное. У большевиков становилось все больше и больше конницы и снарядов. У нас резервов почти не было. Шел дождь, мы шлепали по грязи пустых полей. Только баштаны, с которых собраны были все арбузы и дыни, зеленели по дороге. Все было пусто, ни скота, ни овец. Это была ошибка с моей стороны – уезжать в отпуск, я должен был остаться на месте, тогда бы привык к перемене настроения и ухудшению снабжения. Мало кто теперь шутил. Тяжело было на сердце.

На третий день из Мелитополя, мокрые и голодные, мы повстречались с полком в Михайловском. Вид эскадрона был плачевный. Лошади усталые, люди приунывшие после долгих походов, проливной дождь.

Петр удивился моему появлению:

– Как твоя нога?

– Да прошла, ноет немножко.

– Зачем ты вернулся?

– Как – зачем? Не мог же я сидеть в Ялте.

– Дурак, мы теперь все равно ничего полезного не делаем.

Это странное настроение Петра меня поразило.

– Зачем ходили за Днепр?

– Да это была хорошо разработанная операция, но она не вышла. Мы должны были ударить буденновцев под Бериславом, но тут Махно подвернулся, и вся их конница на Кривой Рог ушла. Смысл всей операции полетел в трубу. Только на какую-то бригаду наткнулись и раскатали.

Может, это было мое собственное удрученное состояние, но мне казалось, что никто теперь в победу не верил. Я спросил Петра, что от нас ожидали в будущем. Он пожал плечами:

– Зависит от того, сможем ли мы уничтожить хорошие части большевиков. У них тоже есть проблемы. Им набирать надежные части трудно. Им кавалерию устроил Далматов, она у них великолепная, но, если верить пленным, Далматова они убрали. Думают, вероятно, что сами научились. Это, может быть, ошибка. Насчет пехоты трудно сказать. У них много войск на разных фронтах. Здесь пока пехота их с нашей совсем не равняется.

Я узнал от Петра, что мы так и не выбили большевиков из Каховки. Они и до сих пор там сидят. Операция по ту сторону Днепра была гораздо больше, чем я думал. Была перекинута туда и наша пехота. Но ничего не вышло. Все откатилось обратно.

Он теперь говорил серьезно:

– Наша единственная возможность – это поймать всю конницу Буденного в мешок, так, как случилось с Жлобой. Но ты видел, в каком состоянии наша конница?

Генерал Бабиев был убит снарядом за Днепром.

– Поляки мир заключили с большевиками, значит, все войска с того фронта будут брошены против нас.

Через три дня мы выступили в направлении на Серагозы. Обычной еды уже больше не было, ели что попало. Останавливаясь на баштанах, все ели зеленые арбузы от голода. У всех был понос.

В деревнях оставалось сало, но даже не было хлеба.

У меня понос начался только на третий день. Это очень ослабляло. Шел проливной дождь, было холодно. Уже не было овса для лошадей. Лошади стали понурые и тащились по глубокой грязи медленно.

– Ну и климат! – сказал я Петру.

– Ты что думал, раз юг, то солнце все время светит?

– Нет, но думал, что в октябре теплее, чем у нас.

– У нас октябри, может быть, морозные ночью, но днем солнце светит, а тут уже целый месяц дождь идет.

Мы повстречались с кубанцами генерала Улагая, которые шли на север. Ставка оставила Мелитополь и была переведена в Севастополь. Как видно, Мелитополь был в опасности от большевиков. А мы шли на юго-запад.

За мое отсутствие многое переменилось, новые имена, новые части, о которых я никогда раньше не слышал. Кто был генерал Драценко? Кто был генерал Наумов? Откуда вдруг взялись пластуны? В Императорской армии пластуны были кубанской пехотой, а тут вдруг терские пластуны. Спешенные терские казаки? Откуда они взялись? Генерал Улагай, как видно, перешел с кубанцами с Таманского перешейка.

Петр не знал, только гадал. И вдруг наши передовые части наткнулись на буденновцев. Откуда они взялись? Дождь перестал, вышло солнце – и вдруг жара! Ну и климат!

Тут произошел случай, после которого меня долго дразнили. Наш полуэскадрон был в разъезде, чтобы наблюдать за передвижениями буденновцев. Мы заняли какой-то пустой хутор. В первый раз за несколько дней нашли провиант.