– Вы нас тут не оставляйте, нас убьют.

Не думаю, что он меня узнал.

– Нет, нет, конечно, не оставим. – И пошел дальше.

Подумал, что я вру: мы сами не можем выбраться, а обещаю не оставить!

Вдруг навстречу нам появились три фигуры, я узнал нашего корнета Сабриевского. За ним шли два синих кирасира. Один из них – Николай Гейден, мой троюродный брат.

Я не помню, когда бы я так радовался, как при виде Сабриевского.

– Ах, Волков, куда вы идете?

– Не знаю, господин корнет.

– Нужно обдумать.

Сабриевский был замечательный человек. Он начал свою карьеру рядовым в Конном полку до Великой войны. Он был крестьянин одной из северных губерний. Во время войны он отличился, получил Георгия и кончил войну старшим унтер-офицером. Во время Гражданской войны он был произведен в корнеты. Он был очень высокий, ладно скроенный человек и был страшно популярен среди офицеров и солдат. Он был простой и веселый. У него была забавная манера – перед тем как протянуть кому-нибудь руку, вытирать ее об свою задницу. Он сам над этим смеялся и говорил: «Э, брат, старые привычки не так легко забыть!» Он был милейший человек, великолепный офицер, храбрый и радушный, и его все уважали.

Его появление мгновенно переменило мое настроение.

– Господин корнет, штабс-капитан князь Гагарин уже пробовал попасть на транспорт и на шхуну, но туда не пускают.

– Да, «Дон», я сам там был, там казаки, нашу шваль там не хотят. Это понятно, только своих берут. Да мы сами справимся.

– Как?

– Подумаем.

Отчего-то я сразу ему поверил. Он посмотрел на понурые лица солдат и Гагарина и прибавил:

– Мы, брат, с вами не в таких оказиях бывали.

– Я не вижу никакой возможности выбраться, – сказал Гагарин.

– Да что вы так приуныли, князь, вон, смотрите, там пароход на рейде стоит.

– Да то две версты отсюда, что мы к нему, пешком пойдем?

– Не знаю, может быть, плот построим.

Мы пошли обратно на мол. Сабриевский остановился у носилок:

– Смотрите, вот их положение гораздо хуже нашего, они никакой себе плот построить не могут.

– Господин корнет, смотрите, там лодка посередине порта.

– Вижу, брат, вижу. Кто из вас тут на море жил, ее что, прибьет?

– Да, – сказал синий кирасир, – я из Керчи.

– Ну, моряк, куда ее прибьет и когда?

– Не знаю, ее к набережной несет.

Лодка действительно двигалась, но медленно.

– Это только шлюпка, больше пяти не возьмет, – добавил кирасир.

– Я все равно не поеду, я домой вернусь, – сказал Николай Гейден.

У матери его была квартира в городе.

– Это глупо, граф, вас тут расстреляют, – сказал Сабриевский.

– Разницы мало – или тонуть, или рисковать.

Я сразу же подумал: он не такой дурак, мать его урожденная Кропоткина, сестра «героя революции» князя Кропоткина, может быть, это ему поможет.

– Я в Москву еду, – вдруг сказал Гагарин.

– В Москву? Да вы с ума сошли! Как вы сможете в Москву пробраться? – сказал Сабриевский.

– Я проеду. До свидания. – И Гагарин ушел, за ним пошел Гейден.

Сабриевский, как видно, не поверил Гагарину, что на шхуну не пустят. Мы пошли по молу к заграждению. Тут стояли двое часовых и поручик. Сабриевский обратился к нему и спросил, могут ли они нас взять.

– Мой приказ никого не пускать, кроме наших.

– Да какая разница – пять лишних человек?

– Мой приказ никого не пускать.

– Там на набережной человек десять раненых на носилках, по крайней мере их возьмите.

– Мой приказ никого не брать.

– Я не верю, господин поручик, вы русский офицер, мы раненых никогда не оставляем.

Поручик покраснел и замялся:

– Это зависит от моего командования.

– Передайте тогда вашему командованию, что стыдно оставлять раненых.

Поручик отвернулся.

– В Императорской армии это был вопрос чести полка, теперь, как видно, честь не играет роли, – громко сказал Сабриевский и отвернулся. – Пойдемте обратно.

Пулеметы и винтовки теперь трещали гораздо ближе.

Вдруг из города на мол выступила команда, приблизительно в роту. Шла она в ногу и отчеканивала шаги.

– Вот вам хозяева шхуны, – сказал Сабриевский.

Впереди шел капитан, и Сабриевский его отозвал. Я стоял, смотря на проходящую часть. Вдруг знакомое лицо. Не может быть! Огнев.

– Огнев! Как вы сюда попали?!

– Через Англию! А вы как?

Но часть продолжала свой марш. Я пошел с ними. Последний раз я видел Огнева в начале июля 1918 года, когда я работал в YMCA. Он ездил с нами в Вологду. На обратном пути он соскочил с поезда ночью перед Звонкой с намерением пробраться в Мурманск. И вдруг он оказался рядовым в каком-то полку в последний мой день в России на феодосийском молу. Сабриевский меня отозвал, и я не успел расспросить, как это случилось.

– Капитан обещал подобрать раненых. Смотрите, вода гораздо ближе, нам нужен багор.

Море прибивало обломки ящиков, балки и всякую рухлядь. Кирасиры побежали искать багор. Лодку прибивало все ближе и ближе, и мы должны были приближаться к городу. Сабриевский посматривал иногда на приморскую набережную, за которой теперь уже в городе слышалась трескотня винтовок. Кирасиры принесли что-то вроде багра, длинную жердь со вбитым в один конец большим гвоздем.

– Ой! Смотрите, в лодке только одно весло!

– Ищите среди обломков другое, – сказал Сабриевский спокойно.

Мы все разбежались вдоль мола искать весло.

– Нашел! Нашел! – закричал кирасир.

Мы побежали смотреть. Шагах в десяти от мола плыло среди обломков весло. Через несколько минут его багром притянули к молу. Наконец и лодку осторожно притянули к одной из каменных лестниц. Это действительно была шлюпка. Сабриевский мне приказал сесть на нос. Двое из кирасир сели на весла. Одно оказалось гораздо длиннее другого. Сам Сабриевский с керченцем сели на корму. Наш вес углубил шлюпку так, что борт был не более 12 дюймов над водой.

– Нам нужны черпаки, – сказал Сабриевский.

Кирасиры опять вылезли и побежали искать. Через четверть часа они вернулись с какой-то кастрюлей и двумя плошками.

– Ну, теперь с Богом! – сказал Сабриевский, и мы отчалили.

В порту все шло хорошо, но, как только вышли за мол, ветер задул и маленькие волны стали захлестывать воду в лодку. Стали вычерпывать воду. Лодка постоянно отклонялась от курса. Пароход казался все так же далеко.

Наконец мы приблизились настолько, что могли прочесть – «Петр Регир». Вдоль перил и на каждом выступе над палубой гроздьями висели солдаты. Сходни были приподняты наполовину, слишком высоко, чтобы за них уцепиться.

Уже когда мы подходили к борту, начались крики