Хотя на каждом шагу что-то напоминало о родине матери, она за всю дорогу не проронила почти ни слова. И только когда они вошли в собор Архангела Михаила, она внезапно пошатнулась – и не упала лишь потому, что Нина с Мередит подхватили ее с обеих сторон.

Внутри собора повсюду сверкала позолота. Тут были и старинные иконы на деревянных досках, и великолепные лики в серебряных и золотых окладах, покрытых драгоценностями. Белый иконостас со сводчатыми вратами украшала искусно выполненная позолоченная лепнина, а вдоль стен храма были выставлены богато расшитые подвенечные платья и облачения для богослужений.

Мама обошла все пространство, прикасаясь к тому, до чего могла дотянуться. В конце концов она остановилась, как поняла Нина, перед алтарем. За алтарной преградой располагался престол, покрытый плотным белым шелком с крестами, вышитыми позолоченными нитями. Всюду горели свечи, рядом лежало несколько раскрытых старинных Библий.

– Хочешь, мы помолимся вместе с тобой? – тихо спросила Мередит.

– Нет.

Мать качнула головой и потерла глаза, хотя Нина и не заметила слез. Затем вышла из церкви и начала подниматься по дороге – похоже, она заранее изучила карту и знала, куда идет. Миновав плакат с рекламой экскурсий по местам, связанным с русско-американском прошлым Ситки, она свернула к кладбищу. Оно было устроено на холмистом участке, поросшем тонкими деревцами и бурыми кустарниками. Надгробия выглядели старомодно, и многие из них явно были самодельными. Даже на окруженной белым невысоким забором могиле княгини Максутовой[22] вместо памятника они увидели простую белую табличку. Каменные плиты встречались редко, и все они заросли мхом. Казалось, здесь уже много лет никого не хоронят, но мама, бродя по ухабистым дорожкам, внимательно разглядывала каждую из могил.

Нина сфотографировала мать у замшелого надгробного камня, давно покосившегося – должно быть, после грозы. Почти летний ветерок колыхал собранные седые волосы. Мать казалась… едва не бесплотной из-за худобы и бледности, но печаль в голубых глазах была почти осязаемой. Нина опустила камеру и подошла к ней.

– Кого ты ищешь?

– Никого, – ответила мама, но тут же добавила: – Призраков.

Они еще немного постояли перед могилой человека, умершего в 1827 году. Наконец мать повернулась и сказала:

– Я проголодалась. Давайте где-нибудь поедим.

Она надела круглые солнечные очки в стиле Жаклин Кеннеди и повязала на шею платок.

Они вернулись в центр города и выбрали маленький ресторанчик на воде, который обещал «лучшую русскую кухню в Ситке».

Нина открыла дверь, и над ее головой весело звякнул колокольчик. В длинном и узком зале было около дюжины столов, в основном занятых, и люди за ними явно не походили на туристов. Здесь сидели крепкие мужчины с бородами будто из металлической стружки, женщины в ярких платках и старомодных платьях в цветочек и пара рыбаков в желтых резиновых комбинезонах.

Одна из официанток, широко улыбаясь, направилась к ним. На вид ей было лет шестьдесят, хотя голос звучал молодо. Все в ее облике отвечало идеальному образу бабушки: пухленькая, с румяными щеками и серебристыми кудряшками.

– Здравствуйте! Добро пожаловать в наш ресторан. Меня зовут Энни, и сегодня я буду вашей официанткой.

Она проводила их к небольшому столику у окна, прихватив три ламинированных меню. Снаружи простиралась, поблескивая на солнце, синяя гладь моря. К берегу, оставляя за собой искристую рябь, подошла рыбацкая лодка.

– Что вы нам посоветуете? – спросила Мередит.

– Пожалуй, тефтели. А еще мы сами готовим лапшу. И наш борщ – объедение.

– Принесете нам водки? – попросила мать.

– У вас, кажется, русский акцент? – поинтересовалась Энни.

– Я давно не была в России.

– Все равно вы наш почетный гость. Даже не заглядывайте в меню. Я сама вам все выберу. – Насвистывая, она удалилась, быстро обошла еще пару столов и скрылась за шторкой из бусин и бахромы.

Через пару минут она принесла три рюмки, ледяную бутылку, блюдо с поджаренными ломтиками хлеба и вазочку с черной икрой.

– Даже не говорите, что это дорого. Слишком редко к нам заглядывают русские. Я угощаю, – сказала Энни и по-русски добавила: – Ваше здоровье.

Мама удивленно посмотрела на нее. Нина подумала, как же давно она, должно быть, не слышала родной речи.

– Ваше здоровье. – Мама подняла рюмку.

Они чокнулись, выпили, и все разом потянулись к икре.

– Мои дочки превращаются в настоящих русских, – сказала мама. В ее голосе промелькнула нежность, и Нине стало досадно, что из-за солнечных очков она не видит маминых глаз.

– После одной-то рюмки? – фыркнула Энни. – Разве такое бывает?

Следующие двадцать минут они втроем непринужденно болтали, но когда официантка приносила новое блюдо, тут же переключались на еду. Здесь было все: исходящий ароматным паром огненно горячий борщ, тефтели в шафрановой подливе, сочная жареная телятина с соусом. Когда наконец подали яблочный пирог с грецким орехом, они признались, что наелись до отвала. Энни улыбнулась и отошла.

Нина первая не сдержалась и отрезала кусок пирога.

– Господи, как это вкусно, – сказала она, смакуя нежное тесто с начинкой из грецких орехов.

Мать тоже решила попробовать.

– Точь-в-точь как делала моя мама.

– Правда? – спросила Мередит.

– Ее секрет был в том, чтобы шлепать тесто о доску. В детстве я постоянно с ней спорила, доказывала, что можно обойтись и без этого. Разумеется, я была не права. – Мама покачала головой. – Каждый раз, когда я замешиваю тесто, я вспоминаю о ней. Однажды я испекла этот пирог для вашего папы, а он сказал, что тесто слишком соленое. Все потому, что я плакала, пока готовила. Тогда я запрятала рецепт подальше и постаралась забыть его.

– Получилось?

Мама посмотрела в окно.

– Я ничего не забыла.

– Потому что не хотела забывать, – сказала Мередит.

– С чего ты взяла?

– Ты придумала сказку, чтобы рассказать нам с Ниной о своей жизни.

– Но потом случился спектакль, – сказала мама. – Прости меня, Мередит.

Та откинулась на спинку стула.

– Я всю жизнь ждала от тебя этих слов, а теперь они уже не так и важны. Для меня важна ты, мам. И я хочу, чтобы мы продолжили говорить о нас.

– Но почему? – тихо спросила мама. – Почему вы не отреклись от меня?

– Мы старались тебя не любить, – сказала Нина.

– Думаю, это было нетрудно.

– Нет, – возразила Мередит, – еще как трудно.

Мать потянулась к бутылке и налила всем. Подняла рюмку и посмотрела на дочерей:

– За что выпьем?

– Может, за семью? – предложила Энни, которая как раз подошла и наполнила четвертую рюмку. – За тех, кто с нами, за тех, кого уже с нами нет, и за тех, кто от