Татьяна подвела его. Татьяна убила, лишив того, к чем он шёл всю сознательную жизнь. Она предпочла сомнительное «серебро» бесценному «золоту». Она разменяла победу двоих, на проигрыш с командой.

Громов слышал её крик, переходящий в громкие стоны, сопровождаемые слезами и начинавшейся истерикой. Слышал. Но словно это было далеко. И не с ним. Евгений до конца не понимал, что произошло. До конца не мог принять, что о золотой медали нужно забыть. Что он не проиграл её в борьбе, а попросту отдал. Подарил.

Единственное, что чувствовал Громов – боль. И она нарывала внутри, пульсацией ударяя по всему телу, особенно в район сердца. И эту боль нельзя унять медикаментозной блокадой. Её нельзя унять ничем. Он доверился Тане. И Таня знала, как это важно для него. Знала и ударила именно по самому дорогому.

Евгений сел на скамейку и наклонился, принимаясь развязывать шнурки. Хотелось убежать отсюда. Убежать туда, где не будет никого. Где не будет осуждающих людей. Где не будет Тани. Но пальцы, словно одеревеневшие после пережитого, отказывались слушаться, и он так и остался сидеть в ботинке, расшнурованном наполовину. Громов откинул голову назад, специально ударяясь затылком о стену, чтобы привести себя в чувства. Но и это не помогало. Он всё ещё был контужен тем, что произошло.

– Какого черта ты ещё здесь? – подбежал запыхавшийся Мельников. – Где Таня?

– Таня для меня больше не существует, – выдохнул Евгений, закрывая глаза.

Используй меня

– Что значит «Таня для тебя больше не существует»? – психовал Мельников, понимая, что ей и Громову необходимо выйти на лёд через пять минут. – Меня ваши личные разборки не интересуют! Таня всегда должна существовать для тебя как партнерша! Где она?

Но Евгений ничего не отвечал. Чтобы ответить на вопрос – нужно его услышать. А Громов не слышал уже ничего. Он сидел на скамейке, смотря в одну точку перед собой и практически не моргая. Евгений ушёл в себя. Услышанное минутами ранее оглушило и столкнуло в бездну воспоминаний, которые сразу же окутали его, не желая возвращать к жизни. И Евгений полностью отдался им, понимая, что готов уйти из жизни настоящей и жить в этих воспоминаниях. В них ему хорошо. В них есть она…

– Ты мне не разрешаешь наступать на лёд на улице, – рассуждал маленький, четырехлетний Женя, сидя на скамейке у выхода на площадку большого ледового дворца.

– Это – совсем другой лёд, – отозвалась молодая женщина, заправив прядь русых волнистых волос за ухо. – Давай сюда ножки, зашнуруем коньки.

Женя послушно сложил ноги, обутые в небольшие черные коньки, на колени маме. Она принялась неумело управляться с их шнурками, пока сын большими серо-голубыми глазами следил за другими детьми, присутствовавшими на катке.

– Ну, и кто это у нас тут? – обратилась к нему тренер, подъехав к борту, но оставшись по ту его сторону.

– Женя! – гордо вздернул нос мальчик, смущая маму и заставляя улыбнуться строгую, несмотря на молодой возраст, Ольгу Андреевну.

– И сколько тебе лет, Женя? – приподняла брови она.

– Четыре! – продолжал воодушевленно отвечать он, а затем выставил вперед ладошку, сгибая большой палец и демонстрируя тренеру свой возраст.

– И не стыдно тебе, Женя? – усмехнулась Ольга Андреевна. – Такой большой, а коньки мама зашнуровывает!

– А я… – мальчик растерянно посмотрел на то, как мама длинными, тонкими пальцами затягивала шнурки. – Я не умею.

– Ничего, Женя, – решительно кивнула тренер. – Сделаем из тебя человека. Пошли на лёд!

И без того выразительные глаза будущего фигуриста округлились ещё больше. Огромная ледовая площадка пугала, но он всё же опустил ноги вниз, первый раз вставая на коньки. Стоять на лезвиях на резиновом покрытии было непривычно. Он чувствовал, что его качает, и сильнее сжал теплую ладонь мамы. Она довела сына до выхода на ледовую площадку. Осталось перешагнуть небольшой порог и сделать первый шаг на лёд, в удивительный мир фигурного катания. Малыш испуганно посмотрел на маму, не желая отпускать её ладонь.

– Родной, – тепло улыбнулась она и свободной рукой успокаивающе провела по русым коротким волосам, – тебе нужно отпустить меня.

Женя сильнее вцепился в ладонь мамы, а затем и вовсе обнял за ногу, спрятавшись за ней от строго взгляда Ольги Андреевны.

– Малыш, – ласково обратилась мама, опустившись перед сыном на корточки. – Если ты не держишь меня за руку – это не значит, что я далеко. Я всегда рядом.

Женя перевел взгляд на ладонь мамы, чувствуя, как его начинает охватывать страх.

– Ты ведь большой мальчик, – улыбнулась она. – Отпусти меня.

Женя медленно, пальчик за пальчиком, разжал ладошку, а затем решительно переступил на лёд. Он оглянулся на маму, а затем сделал неловкий толчок и, зацепившись зубцами лезвия, упал, ударившись носом.

Мама почувствовала, будто упала вместе с ним. Она поспешила на лёд, но Ольга Андреевна выставила ладонь вперед. По взгляду тренера Юлия поняла, что Женя должен подняться сам. И он, поставив ладошки на лёд, ощущая его обжигающий холод, встал, а затем увидел испуганные и полные слёз глаза мамы, когда из его носа побежала кровь, красными каплями разбиваясь о лёд и сразу же замерзая на нём.

– Мама, – улыбнулся Женя, не чувствуя, как кровь, стекающая с губ, теперь окрасила красным и маленькие молочные зубы. – Я теперь фигурист?

– Ты теперь – чемпион, – ответила она.

– Женя! – к бывшему партнеру и стоящему рядом Мельникову прибежала Алиса. – Четыре минуты до выхода! Что происходит?

Калинина пристально посмотрела на Громова, который всё так же сидел без каких-либо движений. Казалось, что он даже перестал дышать.

– Абонент вне зоны действия сети, – раздраженно вздохнул Арсений.

– Женя? – Алиса подошла ближе, опустилась перед на корточки, и положила ладони на его колени. Она попыталась заглянуть в глаза, но те были как никогда безжизненными. Калинина за десять лет совместной работы видела его всяким. И была уверена, что самое страшное проявление Громова – когда он в гневе. Когда серо-голубые глаза искрятся бешенством, когда он кричит и ударяет по тому, что находится неподалеку. Но оказалось, что такие неживые, опустошенные глаза способны напугать ещё больше.

– Он будто не видит меня, – пришла к страшному выводу Алиса, посмотрев на ничего не понимавшего Мельникова, который недовольно вздохнул, а затем наклонился к лицу Громова, пытаясь вглядеться в глаза. Но Калинина не преувеличивала. Они действительно были пустыми.

– Да что с тобой? – начал злиться он, толкнув бывшего соперника в плечо. – Вставай! Ради чего тогда было всё это? Включая наши драки в раздевалках?

– Психолог из тебя так себе, – отметила Алиса. – Где Таня?