Но что-то подсказывало мне, что Алекс вернется, и как только она войдет, я скажу ей то, что должен был сказать еще в больнице, в банке, черт возьми.

Тем временем я за весь день не съел ни крошки и проголодался. Я порылся в холодильнике, приготовил бутерброд с ветчиной и сыром, взял пиво и устроился на диване, чтобы как обычно посмотреть ESPN. Один откус, и мой мобильный зазвонил.

Джорджия.

– Привет.

– Мне нужно, чтобы ты пришел и присмотрел за Кэлли. Кое-что произошло.

– А что, Дженис занята? – я потер глаза.

– Ты думаешь, я бы позвонила тебе, если бы она была свободна?

– Ты так внезапно позвонила, Джорджия, – сказал я.

Она раздраженно вздохнула.

– Разве есть что-то важнее дочери, Кори? Мне нужно выйти, и я хочу, чтобы ты присмотрел за ней.

– Сколько времени это займет? – спросил я, думая об Алекс и о нашем назревавшем разговоре.

– Господи, ты не можешь уделить пару часов своему ребенку? Это займет столько, сколько понадобится.

– Скоро буду, – я еле сдержался от гневного ответа.

Я повесил трубку и пошел на кухню за ручкой и бумагой, чтобы оставить записку для Алекс.

«Мне нужно с тобой поговорить. Сегодня вечером. Дождешься меня?

– К».

Я поставил записку в центре барной стойки в надежде, что вернусь не слишком поздно. Но было уже пять часов вечера. Зная Джорджию, могу предположить, что вернусь в коттедж не раньше десяти, и это только в лучшем случае.

Сделав последний глоток пива, я прихватил с собой бутерброд и двадцать минут ехал до Калвер-Сити, сардонически гадая, вернулась ли Алекс домой через минуту после моего ухода или через пять минут после того, как мой грузовик скрылся из виду. Судя по тому, как мне сегодня везло, я был уверен, что мы с ней разминулись.

Джорджия открыла дверь, одетая в платье в богемном стиле с племенным принтом, а ее беспорядочно заплетенные светлые волосы были украшены бусинками.

– Привет, – сказала она с придыханием в голосе. – Кэлли в своей комнате. Мне пора. Я уже опаздываю.

– С тобой все в порядке? – спросил я, наблюдая за тем, как она надевает потрепанную джинсовую куртку. – Ты так нервничаешь.

– Я в порядке, – рявкнула она. – Просто опаздываю.

– Куда?

– Не твое собачье дело.

– Мама сказала плохое слово.

Я обернулся и увидел Кэлли, ее глаза покраснели от слез. Я поспешил к ней и присел перед ней на корточки.

– Что случилось, милая?

– Она расстроена, потому что я накричала на нее за то, что она снова сняла колпачки с маркеров, – объяснила Джорджия. – Она испачкала красным маркером весь мой чертов стул.

– Я извинилась, – тихо сказала Кэлли. – Они смываются. Так написано на упаковке.

Я посмотрел на Джорджию, та развела руками.

– О, отлично. Я чудовище. Я чудовище, и я опаздываю. Когда вернусь, тогда и вернусь.

Она вышла, хлопнув за собой дверью. Я положил руки на плечи Кэлли.

– Она немного торопится сегодня, да?

Она кивнула.

– Она всегда торопится. Она много кричит.

– Много?

Кэлли снова кивнула.

– Ты знаешь, куда она пошла?

Задавать Кэлли такие вопросы было как-то некрасиво, но у меня было неприятное предчувствие в отношении Джорджии, и мне было не по себе.

– Наверное, в компьютерный магазин. Она постоянно туда ходит, это так скучно.

– Компьютерный магазин?

– Да, там она заходит в интернет. Чатмейлится.

– Что такое чатмейлиться, дорогая?

– Мама говорит, что это то, что она делает на компьютере, – Кэлли потерла нос. – Она чатится по имейлу, – она просияла. – Я называю это чатмейлингом!

Я хотел спросить, с кем Джорджия «чатмейлится», но это было бы слишком. Достаточно было знать, что она не вляпалась в какое-нибудь дерьмо. И все же неприятное предчувствие не покидало меня. Я выдавил улыбку.

– Будешь ужинать? Или ты уже поела?

– Нет. Можно мне макароны с сыром?

– Конечно.

– Я люблю тебя, папочка, – неожиданно сказала Кэлли и обняла меня за шею.

– Спасибо, дорогая, – я крепко обнял ее. – У меня был тяжелый день. Это как раз то, что мне сейчас необходимо.

– И у меня, – ухмыльнулась она. – Тяжелый день.

Я урывками видел сны, мне снилась кровь, разбрызганная по разбитому стеклу. Алекс закричала, но я не мог ее найти, а потом Фрэнки толкнул меня в плечо прикладом своего оружия, смеясь как сумасшедший.

– Ты опоздал. Она уже мертва.

Я резко проснулся, моргая и плохо понимая, что происходит. Я осмотрелся: скромная, но опрятная квартира Джорджии, множество растений в горшках и мебель из ротанга, Джорджия стояла надо мной, подталкивая меня в плечо.

– Который час? – я сел.

– Поздний. Извини.

Я взглянул на часы.

– Черт возьми, Джорджия, уже за полночь.

– Ты куда-то спешишь? – она положила руки на свою тонкую талию.

– У меня завтра в восемь утра проверка органами опеки, – сказал я, вглядываясь в ее лицо.

Она не была пьяна или под кайфом. Ее зеленые глаза были ясными и суровыми. Ее одежда никоим образом не была помятой или растрепанной. Она выглядела так же, как и тогда, когда уходила.

«Просто “чатмейлилась”? В течение шести часов?»

– Ты в порядке? В последнее время ты часто уходишь.

– А ты прям в курсе, – она фыркнула, скрестив руки на груди.

Затем она смягчилась и плюхнулась на диван рядом со мной. Пачули и мята окутали меня.

– Уже поздно, – ее пальцы слегка погладили волосы у меня на виске, а затем прошлись по шраму на моей правой брови – подарок от старины Фрэнки. – Может, останешься? У нас так долго этого не было, – она придвинулась ближе, провела рукой по моему бедру, горячо зашептала мне на ухо. – Очень долго. Слишком долго…

– Нет, Джорджия, – я высвободился из ее объятий и встал. – Нет.

– Что? – фыркнула она. – Не скромничай и не набивай себе цену.

– Так больше не может продолжаться.

– Почему? Из-за нее? Из-за адвокатши? Ты что, трахаешься с ней? – она фыркнула. – Зачем я вообще спрашиваю? Конечно же трахаешься.

– Это не твое дело.

– Мое, черт побери. Я имею право знать о том, что ты приводишь какую-то женщину в жизнь моей дочери. Кэлли будет жить в ее доме. Я не знаю, какая она. Я не знаю, можно ли ей доверять.

– Она нормальная. Ей можно доверять. И… – я покачал головой. – Где ты была сегодня вечером, Джорджия?

Она вздрогнула, опустила руки.

– Не твое дело.

– Вот именно. Мне пора, – я схватил свою куртку. – И будь помягче с Кэлли, ладно? Она была очень расстроенной.

– И