Я стараюсь сосредоточиться.

— Это касается Вентриса.

— А, кажется, я знаю, о чем ты хочешь спросить. — Илрит складывает руки за спиной.

Я оглядываюсь через плечо. Воины разговаривают с Ремни, все смотрят в другую сторону. Я осмеливаюсь протянуть руку и дотронуться до его крепкого бицепса.

— Стоит ли нам так говорить?

Он качает головой, и я убираю руку, пока никто не увидел и не устроил нам новую неприятность.

— В зале собраний безопасно, достаточно просто сосредоточиться друг на друге. Несмотря на то, что это владения Вентриса, часть замка принадлежит всем герцогствам. Если бы он имел возможность подслушивать или отслеживать то, что происходит в этой комнате, это было бы грубой ошибкой с его стороны, которая привела бы к глубокому оскорблению.

— А покои подношения — это тоже глубокое оскорбление?

Илрит видит самую суть моих опасений.

— Думаю, да.

— Хорошо. — Я сосредоточила свои мысли и слова на Илрите.

— Теперь, чтобы ответить на вопрос, который, как я полагаю, ты хочешь задать… Вентрис винит меня в том, что его правление Герцогом Веры началось не так гладко, и в обстоятельствах смерти его отца. — Илрит не теряет времени даром и не скупится на слова.

— Что ты имеешь в виду? Это как?

— Его отец пятьдесят лет назад отказался от многого, чтобы узнать о подношении. Моя мать тесно сотрудничала с ним, помогая расшифровать слова Лорда Крокана и их значение, — говорит Илрит. Неудивительно, что у него были свои теории относительно слов, которые Герцог Ренфал слышал от Крокана. — После того как первые восемь подношений оказались неудачными, моя мать предложила себя в качестве девятого. Герцог Ренфал мог бы еще раз попробовать пообщаться с ней, поскольку они работали вместе, пытаясь узнать все, что могли, о помазании. Снова соединиться со старым богом оказалось слишком сложно, и он погиб.

— Значит, Вентрис винит твою семью в смерти своего отца? — спрашиваю я.

— Отчасти. Но Герцог Ренфал уже был не в себе после своего предыдущего общения с богом. Возможно, это и стало моментом его гибели, но он был уже далеко на этом пути, — с искренним сочувствием говорит Илрит.

— Горе редко бывает логичным, — мягко говорю я, вспоминая молодого Вентриса, не совсем понимающего, почему тело и разум его отца были так слабы.

— Тогда я не взошел на герцогский престол, как должен был, из-за чего помазание моей матери было отложено. — Тон Илрит становится торжественным и печальным. — Значит, Вентрис не только видит в моей семье причину смерти своего отца, но и во мне — причину отсутствия цели этой смерти. Я сдерживал свою мать, и поэтому и она, и Герцог Ренфал погибли зря.

— Это неправда, — мягко говорю я.

Илрит лишь пожимает плечами и продолжает свой рассказ.

— В ту ночь я поклялся, что ни одна сирена не умрет. Я выбрал тебя в качестве следующей жертвы, не посоветовавшись ни с хором, ни с Герцогством Веры. Это было оскорблением для Вентриса в самом начале его правления. Он выглядел так, словно уже не имел того контроля, которым так изящно владел его отец. Теперь он обижен на меня и мое герцогство.

— Все изменится, когда я подавлю гнев Лорда Крокана, — твердо говорю я.

— Надеюсь на это. — Слова звучат слабо, почти печально.

— Тогда продолжим. — Я плыву к выходу из комнаты с еще большей целью. Я не могу подвести Илрит. Не могу.

Глава 28

Вентрис уже в моих покоях и при нашем появлении едва взглянул в нашу сторону.

— Спасибо, что доставил подношение, Илрит. Ты можешь идти.

Я смотрю между Илритом и Вентрисом. Тон Вентриса достаточно непринужденный, но он уже однажды забирал у меня Илрит. Он более строг к аморфным правилам, связанным с подношениями. Я не сомневаюсь, что, если бы Вентрис захотел, он нашел бы способ полностью изолировать меня от Илрита на ближайшие восемь недель. Это не должно иметь для меня значения, но имеет, и я слишком устал, чтобы бороться с этим.

Я не хочу оставаться одна.

Мое внимание приковано к Илриту. Я с трудом сдерживаю слова и заставляю себя отвести взгляд. Я не могу сейчас говорить, иначе я попрошу Илрита сделать то, что, как я знаю, он не должен делать.

Каким-то образом Илрит, кажется, читает мои мысли. И что еще более невероятно… он действует в соответствии с ними.

— Вообще-то, Вентрис, ты можешь идти.

— Прошу прощения? — Вентрис отворачивается от Бездны с потрясенным выражением лица.

— Я продолжу наблюдение за помазанием для жертвоприношения, — заявляет Илрит. В его смелости перед лицом авторитета Вентриса есть глубокий смысл, который я бы не уловил, если бы не узнал об их общей истории.

— Герцог Веры всегда следил за помазанием после половины пути, — холодно говорит Вентрис.

— Ты прав, — соглашается он с почти опасной легкостью. — Но это наш с Викторией дуэт. И только нам решать, как его лучше петь.

— Хор…

— Дал понять, что доверяют моему мнению, когда речь идет о предложении, каким бы необычным оно ни было. — Илрит подается вперед. Его мощная аура заставляет его чувствовать себя выше. Он как бы нависает над младшим, и Вентрис кажется ему не более чем неуверенным ребенком. — Я был тем, кто первым научил ее гимнам старых богов. Я буду наблюдать за ее помазанием до самого конца. Сам Лорд Крокан отстранит меня от нее, так что ты мало что сможешь сделать.

Румянец поднимается по моей груди и бьет по щекам. Я пытаюсь бороться с ним, но мое тело думает по-своему. Я знаю, что Илрит не должен этого делать… но от того, что он так за меня заступается, у меня внутри все завязывается в узел от ощущения, граничащего с невыносимым.

Глаза Вентриса метнулись между нами. Они слегка сузились, а затем вернулись к Илрит.

— Это невероятно неуместно, Ваша Светлость, чтобы подношение помазывал только один человек. Этот процесс направлен на снятие уз с этого смертного плана, а не на привязывание ее к нему.

— Я бы никогда не сделал ничего, что привязало бы ее к этому плану, — защищается Илрит, пожалуй, даже слишком.

— Хорошо, тогда ты не будешь возражать против того, чтобы я… — Вентрис потянулся ко мне, но Илрит повернулся, встав между мной и другим мужчиной.

— Разве я не ясно выразился, Ваша Светлость? — Илрит огрызается. В его словах нет ни капли формальности. Он говорит со всей властностью короля. Один мой взгляд, одно колебание — и он ставит свою шею на