союзника Иннокентия III в Византии поступили предложения о помощи крестовому походу и воссоединении церквей, которого он так давно желал. Но неудачливому Алексею IV не хватило власти, чтобы исполнить свои обещания; его смерть в 1204 г. и последующий захват Константинополя латинянами открыли новую главу в отношениях между Ватиканом и Византией.

Между 1180 и 1203 гг. диалог между Восточной империей и Римом характеризовался напряжением между религиозным идеализмом и практическими политическими интересами. Правление Генриха VI показало Византии и папе римскому опасность, которую представлял собой союз Германии и Сицилии и для Востока, и для папских территорий и духовной независимости. Ведя переговоры с папой о союзе, Византийская империя хотела помешать такому воссоединению. С другой стороны, у пап римских имелись дополнительные цели в отношении Византии. Чтобы сшить разорванное одеяние Христа и распространить шире свою власть, они стремились вернуть раскольническую Православную церковь в единое лоно. Император и его патриарх разделяли нелюбовь своих подданных к латинской церкви и главенству папы, но под сильным нажимом они были готовы продолжить дискуссии с Римом, чтобы добиться политических преимуществ. Папская власть также стремилась поддержать латинские государства в Сирии и возвратить Иерусалим. Тот факт, что Византийская империя могла оказать помощь крестовым походам и действительно была жизненно необходима для их успеха, являлся аксиомой папской политики; но в реальности императоры Восточной империи не имели ни сил, ни заинтересованности в оказании помощи государствам крестоносцев. До самого бегства принца Алексея все преимущества такого союза были на стороне Византии, а после отклонения от своего курса Четвертого крестового похода события стали развиваться слишком быстро, чтобы папа мог извлечь выгоду из сложившейся ситуации.

На первый взгляд переговоры между двумя державами были сосредоточены на второстепенных вопросах. Строго богословские вопросы, такие как использование просфоры для причащения или происхождение Святого Духа, пункт о filioque – упоминались лишь вскользь. Планируемый способ воссоединения – церковный собор были темой, вызывавшей гораздо большую озабоченность, так как от места его проведения, состава и руководства зависело решение менее значимых споров. Признавая полномочия собора для воссоединения церквей, византийцы хотели, чтобы на нем не главенствовал папа и чтобы собор проходил на территории их империи. Папа настаивал на подчинении восточной церкви, что было предварительным условием для проведения собора. Выдвигаемое им основание – Богом установленное главенство Римской епархии было жизненно важным вопросом, по которому шли переговоры. В Священном Писании Рим стремился найти доказательство превосходства Петра над другими апостолами и наследования его полномочий его преемниками в избранном им городе, и по этому пункту император и патриарх не хотели уступать.

То, что переговоры об объединении ни к чему не приведут, было ясно с самого начала, так как византийцы не были заинтересованы в их успехе. Оказавшись во власти антилатинской истерии и ведя дискуссии с Римом просто ради политического преимущества, они протягивали надежду на объединение церквей как верную приманку для папы римского. И все же византийцы не пошли дальше, так как знали о непреклонности Святого престола в отношении главенства папы. В своих глазах Римско-католическая церковь всегда была права, а византийцы – нет; папа писал, что Православная церковь должна вернуться в лоно римской церкви, как отбившаяся от стада овца к своему пастуху, а потерявшийся ребенок – к своей матери. Признать, что они ошибались и продолжают ошибаться уже более века, было немыслимо для ученых епископов и верных последователей Церкви Семи Соборов. Рим сам поставил преграду на пути воссоединения церквей, преодолеть которую могли заставить византийцев лишь политические соображения.

Глава 12

Провал внешней политики Византийской империи: Четвертый крестовый поход на Константинополь

После смерти Мануила Комнина дипломатическая ситуация была запутанной: бесчисленные послы и гонцы спешили на Запад и обратно. Напыщенные письма и смиренные мольбы отправлялись крупным и малым державам; составлялись, отвергались, исправлялись и принимались многочисленные и разнообразные договоры. На заднем плане маячила угроза насилия со стороны толп народа и войск. Есть ли здесь какая-то преемственность, какая-то политика?

В перспективе становятся очевидными две прямо противоположные политики – политика Мануила Комнина и политика Андроника. Так как после сражения при Мириокефалоне Византия больше не могла выстоять в одиночку, Мануил стремился создать сеть альянсов с множеством небольших государств; а Андроник, оказавшийся в ловушке обстоятельств, был вынужден полагаться на немногих могущественных друзей. Его преемники метались между этими двумя крайностями.

В это время у императоров не было досуга для неторопливых размышлений; политику нужно было разрабатывать во время нападений турок, венгров, валахо-болгар и с Запада. Недовольные аристократы иногда при поддержке задавленных проблемами крестьян поднимали восстания от имени таких претендентов на престол, как многочисленные лже-Алексеи; Феодор Манкафа, Лев Сгур и другие стремились создать отдельные государства в старых границах империи. Но восстание Петра, Асеня и других валахских предводителей стало самым тяжелым ударом; их непрекращавшиеся нападения ослабляли Ангелов, не давая возможности Византии сколько-нибудь массированно применять свои вооруженные силы за своими пределами. Целые армии и огромные богатства были поглощены в Балканских войнах, и были угнаны тысячи византийских пленников. Среди такой сумятицы императорам приходилось сдерживать растущую силу Запада; удивительно, что может быть обнаружена хоть какая-то последовательная политика.

Симпатия Мануила к западноевропейцам (за исключением венецианцев) не исчезла при власти регентов Марии-Зены и Алексея протосеваста. Если Антиохия и Монпелье разорвали свои связи с Византией, то Генуя, Пиза, Иерусалим и Ватикан их сохранили. Ни Германия, ни Сицилия не тревожили расслабленную дипломатическую атмосферу. Но Андроник взобрался на трон по лестнице из трупов западноевропейцев: за убитыми латинскими купцами вскоре последовали благородный Ренье Монферратский и Мария-Зена Антиохийская. Настроив таким образом против себя большинство западноевропейских государств, новый правитель оказался вынужденным вернуть венецианцев и обратиться к Саладину – большому авторитету среди мусульман, но его надежды рухнули, когда он не получил от них помощи для отражения внезапного нападения Вильгельма II. Из-за оцепенения и страха, вызванных падением Фессалоник, правление Андроника закончилось так же, как и началось, – кровью.

Отчасти из-за отсутствия лучшего плана Исаак Ангел продлил союз с Венецией и после захвата Иерусалима укрепил свою дружбу с Саладином. Ободренный чудесным свержением Андроника и победой над норманнами, он договорился с Саладином уничтожить германских крестоносцев, когда они будут проходить по территории его империи: по историческим причинам и суеверным соображениям он считал Барбароссу безжалостным врагом Византии. Но, столкнувшись с превосходящими силами противника, который наголову разбил его армии, разорил Фракию и создал угрозу Константинополю, Исаак был вынужден уступить эффективной и дисциплинированной военной силе Фридриха. Ни Венеция, ни Саладин не оказали ему достаточной помощи.

И все же