Режиссер и оператор Чернов, фотограф Евгений Малолетка, продюсер Василиса Степанова — последние журналисты, которые остались в окруженном Мариуполе. Через двадцать дней они вырвались, а еще через 86 дней город был... нет, не взят, а до основания уничтожен Россией. С землей сровняли. Теперь со страшной помпой восстанавливают, возят туда Евгения Миронова выступать, он пообещал взять шефство над восстановленным театром, фоткался там с уцелевшими... Да что Миронов — кто-то из Путиных туда ездил и с жителями общался, даже не соблюдая дистанции! Поехал, правда, ночью, чтобы люди, не дай бог, не увидели и не сказали лишнего, и то кто- то умудрился крикнуть, что, мол, уничтожили город...

Мариупольских детей таскали на концерт в Лужниках к годовщине своей спецоперации, в результате которой у людей спецампутировали все человеческое. Так вот проблема (я фильм Чернова смотрел, есть у меня в Штатах такая возможность): никакое свидетельство, никакая хроника не передают мариупольского ужаса. Я думаю, Мариуполь — вообще самое страшное, что случилось на этой войне, потому что сконцентрировано все. Сами смотрите: в городе три больницы разрушены полностью и четыре частично, то есть уцелела одна. Жилой фонд разрушен на девять десятых. Количество убитых и умерших от ран оценивается в 75 тысяч, это приблизительно, а точных цифр не знаем. Человечество уже решало вопрос, как о таких вещах рассказывать: прозой — не получается, вымысел оскорбителен. Алесь Адамович тогда предположил: нужна не проза, а сверхпроза, не писательские «домысел-вымысел- сгущение-типизация», а голоса выживших свидетелей, их документальная запись, больше не сработает ничто. Но вот страшный парадокс: безыскусные эти свидетельские рассказы тоже не работают именно в силу своей голой простоты. Человек, переживший ужас, как бы парализован, заморожен, он фиксирует, не осмысливая, и получается отчет, а не пересказ. Ужаснуть он может, но не заставляет все это вообразить и пережить. Видимо, единственный способ рассказать о войне — это не быть на войне: она отшибает способность переживать и сопереживать. Привыкаешь, заветриваешься. Не то никто бы не пережил.

Российское телевидение, когда первые репортажи Чернова попали в «AP» (не больше получаса, потому что в городе почти сразу исчез интернет), назвало все это «постановкой со статистами». Когда Чернов показал картину полностью — 95 минут — всем стало ясно, что это не постановка и не монтаж. Вот так Россия освобождает город и не стреляет по мирному населению. Самое жуткое, что там есть — роды под бомбами. Девятого марта Россия нанесла удар по роддому, одну роженицу ранили, она погибла вместе с ребенком. На детей смотреть всего невыносимей, но вот именно мариупольских детей, лишившихся родителей, российские власти вытащили на концерт в Лужниках, и эти дети там благодарили российского солдата с позывным «Ангел» — за то, что он вот так их спас. Этот Ангел — в прошлом, как выяснилось, бизнесмен и сотрудник ФСБ (на некоторых фотографиях из соцсетей он в форме) Юрий Гагарин; девочка, которая благодарила его со сцены в Лужниках, — подросток из проблемной семьи, 13-летняя Анна Науменко, мать которой была смертельно ранена, когда вылезла из подвала в надежде добыть сигарет; отчим сбежал в первые дни оккупации, а судьба брата и сестры (от других отцов) неизвестна. Все это — и биографию Ангела, и историю девочки, — раскопали потом российские и украинские журналисты, и даже в новостях Донбасса вышел об Ангеле разоблачительный сюжет; бомбы грянули в самую гущу русской — и донецкой — жизни и выворотили такое, что Господь не приведи. Одна жизнь этой девочки, с раннего детства привыкшей выживать без всякой материнской заботы и потому приспособившейся к блокаде быстрей других, могла бы стать тем еще романом, но с какой мерой цинизма пришлось бы писать этот роман! Тут ведь в чем дело: погибшие не были святыми, нападавшие не стопроцентно были орками, хотя многие из них получали наслаждение от безнаказанных зверств; война выявила только поляризацию — предельное расчеловечивание одних и фантастическую выдержку других, но кроме этого, она выявила еще и непредставимую живучесть тех, кто и прежде с трудом выживал. Среди воюющих именно такие люди составляли большинство — остальные сумели сбежать либо от оккупации, либо от мобилизации. Это каким финалом такого романа могла быть сцена в Лужниках, когда Аня Науменко, сбиваясь, говорит: «Дядя Ангел спас в Мариуполе сотни тысяч детей... ой, дальше я забыла!» — а потом ведущая ей говорит, пытаясь спасти уже не сотни тысяч детей, а положение: ну, обними же дядю Ангела! Не стесняйся! Да какое тут стеснение, давно никто ничего не стесняется; и Аня Науменко неловко прижимается к дяде Ангелу, объявленному в свое время в розыск за незаконное предпринимательство, и даже ему несколько неловко.

Многих мариупольских детей вывезли в российские детдома с их пыточными условиями, все это под предлогом спасения — а между тем украинские власти никогда не давали разрешения на вывоз своих граждан и занимаются сейчас их интенсивными розысками. Дарья Герасимчук, советница Зеленского по правам ребенка, сообщила, что в Россию вывезли 16 226 детей — это только те, чьи имена известны. В одном Крыму 43 лагеря, где детей из Украины подвергают психологической обработке. Именно за похищенных детей Владимира Путина вместе с уполномоченной по правам детей Марией Львовой- Беловой объявили в международный розыск и выдали ордер на его арест — это сделал Международный уголовный суд в Гааге и лично судья Томоко Аканэ, которую тут же, в свою очередь, объявили в розыск в России. Но мало шансов, что она сюда приедет, — больше шансов, что Путину рано или поздно придется выехать на территорию, признающую МУС. Пока ему даже в саммите БРИКС приходится участвовать дистанционно — кто его знает, что им там в ЮАР взбредет в голову.

Но это все отвлечения, чтобы не говорить про Мариуполь. Шестнадцатого марта Россия нанесла удар по мариупольскому драматическому театру, где в это время укрывались тысячи людей, документально подтверждена гибель 1348 жителей Мариуполя, из них 70 детей. В городе не было воды, продуктов, электричества. На «Азовстали» под защитой батальона «Азов» находилось больше пятисот мирных жителей, Зеленский договаривался с ООН об организации их эвакуации. Только 19 мая защитники «Азовстали» начали сдаваться — их было около двух тысяч человек (Шойгу назвал цифру в 1908), в России должностные лица соревновались в зверстве, требуя их казнить — пресс-секретарь Путина Песков обещал, что военнопленным будет гарантировано гуманное обращение. Макрон пытался уговорить Путина прекратить обстрелы города — Путин ответил, что обстрелы прекратятся