Желткова.

— Говорить будут в основном они, у них лучше получается, — припечатал я. — Когда все начнется и оператор включит камеру, я войду в кабинет Ольги Ройзман, расскажу, что и как. Она увидит телевидение, поймет, что дело предано огласке, и точно побоится прикрывать Джусиху.

— А они захотят снимать? — засомневалась Гаечка. — Ну, когда узнают, что мы — не интернат?

— Я попытаюсь сделать, чтобы начали, а пустят в эфир или нет — неважно, главное, чтобы Ройзман увидела камеру. В газете-то про нас точно напишут, так что никуда она не денется. Все, я пошел.

— Удачи! — Гаечка подбежала и протянула сжатый кулак, я ударил по нему своим, остальные присоединились.

Все вместе мы направились к ступеням. Ощущение было, словно мы делаем что-то опасное и незаконное, так и казалось, что кто-то выбежит и прогонит нас, но менты, которые тут стояли, ушли охранять главный вход в администрацию.

Друзья разобрали транспаранты, я расставил их в шахматном порядке, на первый план вышел Памфилов с плакатом «У нас беда». За счет транспарантов казалось, что протестующих много. Хорошо! Убедительно.

Теперь надо привести журналистов. На полпути к цели я снова впал в ступор, взятый в плен сомнениями. А если поймут, что я вру? А вдруг пошлют? А что я скажу и как буду выглядеть?

Ну что за нафиг! Что за организм такой! Пашка, привыкай, это только начало общественной деятельности, ты — избранный, Нео, тебе от нее не отвертеться. Учись жить и выкручиваться. Специально для этого создана песочница взрослой жизни — школа, где все проще, но, как в реале.

Представь, что ты в игре и проходишь квест. Ну? Прокачивай харизму!

Между протестующими и живым оцеплением был небольшой коридор, и я прошел там. Снова остановился, метрах в десяти от журналистов, подбирая нужные слова, но они разбежались. Мне важнее быть не красноречивым, а убедительным.

Телевизионщики скучали. Оператор читал книгу, молодая рыжая репортерша в стоптанных туфлях курила. Главное, конечно, она. Что скажет, то оператор и будет делать.

С взбудораженным видом я подбежал к репортерше и протараторил:

— Здрасьте! Нужна ваша помощь! Там дети, целая толпа детей! Похоже, детский дом разогнали или интернат, и они пришли сюда!

Огонек интереса вспыхнул в глазах женщины и тут же угас.

— Помогите! Их менты разгоняют!

О, подействовало: репортерша оживилась, толкнула оператора. Я усилил натиск:

— Вы представьте, какой материал: доведенные до отчаянья дети устроили свой митинг! Сами! Где такое было? Да нигде.

Оператор нехотя захлопнул книжку, и телевизионщики потянулись за мной. Женщина на ходу спросила:

— Так что случилось?

— Не знаю, жалко их просто, — отмахнулся я.

Протолкнувшись сквозь пикет коммунистов, телевизионщики расположились у ступеней, оператор принялся настраивать камеру. Наши оживились, выше подняли транспаранты. Памфилов вышел вперед и заорал, что было сил:

— Мы! Хотим! Учиться! Долой беспредел!

— До-лой, до-лой, — принялся скандировать он, остальные подхватили, и, хоть Ден и надрывался, его голос терялся в базарном шуме.

Простые люди вообще не реагировали, им хватало протеста коммунистов. Рыжая напряглась, принимая решение.

— Вы должны туда пойди, — велел я, рассчитывая на свой дар убеждения.

Ясно, что если и подействует, то не сразу, но надо использовать все средства. Да и дар нужно развивать.

Репортерша не отреагировала на внушение, переглянулась с оператором.

— Готов? Давай!

Оператор поднялся по ступеням, принялся настраивать камеру, я бочком, бочком удалился, растворился в толпе, обошел наших и за их спинами просочился в администрацию народного образования, подбежал к кабинету номер семь.

Наверняка Ройзман уже увидела суету под окнами. Я постучал в ее кабинет, но никто не ответил. Почему? Неужели она ушла, например, на обед? Вот же попадалово! Или просто не слышит? Я затарабанил сильнее, и снова ноль реакции.

Точно на обед ушла, и такой убедительный момент пропадет! Черт!

Снова ситуация понесла, как бешеный конь, надо как-то его притормозить и усмирить…

Сильный хорошо поставленный женский голос заставил меня вздрогнуть.

— Вы к кому, молодой человек?

Я обернулся. Ко мне шагала эффектная брюнетка в юбке-тюльпане, на шпильках.

— К Ольге… — как же ее? — Э-э-э… Романовне.

Тонкие смоляные брови шевельнулись.

— По поводу?

Женщина отперла дверь седьмого кабинета.

— Давайте пройдем в кабинет, — предложил я, ­— и вы сами увидите.

Может, она не впустила бы меня, если бы я не поставил ее перед фактом. Прошагав к столу, она сразу же уселась за стол, повернувшись спиной к окну. Я кивнул на него.

— Обернитесь, и поймете.

Она повернула голову, я сразу же затараторил:

— Мы, ученики школы номер семнадцать, не согласны с назначением Людмилы Кировны Джусь на должность директора и собрались на мирный пикет.

Лицо Ольги Романовны оставалось непроницаемым, лишь ноздри трепетали, я торопливо излагал суть, пока она не оправилась от удивления и не прервала меня.

— Наши родители написали на нее жалобы, но она по-прежнему ведет у нас русский язык и литературу, выгоняя с уроков неугодных, занижая оценки, а иногда и распуская руки. В данный момент у ребят берет интервью телевидение.

Я указал на окно. Камеры видно не было, мелькала лишь рыжая шевелюра журналистки. Ольга Романовна поджала красные губы, еще раз обернулась и процедила:

— Когда написаны заявления?

— Пару дней назад…

— Это совсем недавно! — Она поднялась. — Мы просто не успели бы отреагировать, а вы устроили тут цирк! Немедленно расходитесь. И Маркушину передайте, что это нечестная игра.

— Он тут ни при чем, это я все организовал. И мы не уйдем, пока Людмилу Кировну не снимут с должности. Хотелось бы, конечно, Геннадия Константиновича, но мы согласимся на любого директора, кроме Джусь.

Хозяйка кабинета нервным движением огладила юбку и зашагала к выходу, я направился за ней. Меня она перестала замечать, у нее появилась цель: прекратить смуту, сделать так, чтобы на болотце воцарился привычный покой.

Потому на улице она ввинтилась между репортершей и Памфиловым, говорящим:

— У нас есть доказательства, что она нас оскорбляла и не дает нам учиться! Выгоняет! И мы не уйдем, пока ее не снимут! Такому человеку нельзя отвечать за школу! Верните нашего директора или назначьте нового!

— Почему бы вам не написать заявления… — начала репортерша, но была прервана.

— Заявления написаны, — припечатала Ройзман. — Они на рассмотрении, мы не можем принять такое решение за один день! Назначение директора — ответственное мероприятие. Людмила Кировна