– Говори, – твердо и холодно повторила Гвендилена, – говори, и тебе ничего не будет за это.

В ее голосе было нечто такое, что служанка сочла за лучшее взять себя в руки. Шмыгнув носом, она утерла слезы ладонью и принялась рассказывать:

– Вчера король Сигриберт выпил много вина за ужином – так много, что слугам пришлось под руки отвести его в спальню.

«Видимо, хотел отпраздновать свою победу, – невесело подумала Гвендилена, – еще бы, он получил Терегист! Причем без особых усилий».

– Когда он хотел лечь в постель и откинул одеяло, то увидел, что там лежит госпожа Амаласунта, – продолжала служанка, – она была совсем голая! Сказала, что не хочет ехать в Кастель-Мар и ради этого готова на все.

На мгновение у Гвендилены потемнело перед глазами. «Только этого позора мне еще не хватало! Амаласунта всегда была дерзкой, но чтоб такое…»

– А что же Сигриберт? Он ведь ее родной дядя! – спросила она, чувствуя, как леденеют губы и колет в груди. Но служанка поспешила успокоить ее:

– Господин Сигриберт – благородный человек! Он настоящий король… – девушка мечтательно закатила глаза, и видно было, что она сама мечтала бы оказаться в его постели хоть на одну ночь. – Говорят, он даже сразу протрезвел.

– Что же он сделал?

– Сначала он попросил госпожу Амаласунту уйти, а когда она отказалась, завернул ее в одеяло и приказал своим слугам отнести ее в ее комнату – дескать, ей стало плохо и она ошиблась дверью… А потом велел им стоять на страже у двери до утра. Она кричала, отбивалась, но ее все равно унесли.

«Теперь об этом знают все во дворце… – с горечью думала Гвендилена, – а совсем скоро будут знать и в Орне. Слуги молчать не станут. Вряд ли тогда Сигриберт сможет выдать замуж Амаласунту хоть за кого-нибудь, даже если захочет!»

– Подай мне платье, – приказала она, – и пойди скажи королю Сигриберту, что я хочу поговорить с ним, чтобы принести извинения за этот досадный случай.

– Это невозможно, госпожа, – ответила служанка, – господин Сигриберт уехал рано утром, как только рассвело. Он не пожелал более здесь оставаться.

«Ну да, конечно… Его можно понять! – со вздохом решила Гвендилена. – Не каждый день человеку приходится видеть собственную племянницу в своей постели».

– Подай мне платье, – повторила она, – я хочу поговорить с моей дочерью.

* * *

Она вихрем ворвалась в комнату Амаласунты. Дочь спала, обняв подушку, и выглядела при этом такой юной и невинной, что Гвендилена даже заколебалась на миг – а что, если все, произошедшее ночью, всего лишь чей-то злой навет или досадное недоразумение?

– Амаласунта, проснись! Расскажи мне, что случилось ночью!

Девушка открыла глаза и, увидев Гвендилену, скорчила недовольную гримасу.

– Ничего не случилось! Зачем ты меня разбудила?

На мгновение Гвендилена потеряла дар речи.

– Ничего? Ты влезла в постель к родному дяде и считаешь это ничего не значащей мелочью? О твоем позоре сегодня же будут судачить слуги во дворце, а завтра – весь город!

Лицо Амаласунты стало злым, глаза сузились, и даже нос как будто заострился так, что она стала похожа на хищного зверька – не крупного, но опасного и свирепого.

– И что с того, если мне все равно придется уехать отсюда? Ты отреклась от престола и не подумала обо мне! По крайней мере, я хотя бы попыталась сделать что-то, чтобы изменить свою жизнь и не прозябать в глуши и безвестности, а ты не смогла!

Она окинула Гвендилену взглядом с головы до ног и добавила с нехорошей, кривой усмешкой:

– Впрочем, ты слишком стара для этого. А сейчас, – она широко зевнула и повернулась на другой бок, – если ты сказала все, что хотела, то дай мне поспать.

Глава 11

Путь до замка Кастель-Мар показался долгим и утомительным – может быть, не настолько, как много лет назад, когда Гвендилена преодолела его закованной в цепи рабыней, но все же. Амаласунта настояла на том, что желает ехать в отдельной карете, и Гвендилена не препятствовала дочери. Находиться рядом с ней для нее самой было бы тяжело.

За эти годы, оставшись без хозяина, Кастель-Мар изрядно обветшал. Теперь даже издалека он не казался сказочным замком, парящим над морем… Покидая его, Хильдегард оставил некоторых слуг во главе с майордомом Скаларием, чтобы присматривали за порядком, но их усилий было явно недостаточно. Скрипели полы, в щели задувал ветер, камины и печи немилосердно дымили, в комнатах пахло сыростью, и на стенах появилась противного вида серо-зеленая плесень. Гвендилена пыталась поначалу распоряжаться, наводить порядок, как-то налаживать новую жизнь, но совсем скоро махнула рукой. Ей стало все равно…

Больше всего ее огорчало теперь поведение дочери, Амаласунты. Приехав в замок и освоившись немного на новом месте, она даже не пыталась скрывать свои многочисленные любовные похождения. В ее постели мог оказаться кто угодно – и офицер джедри-айр из охраны, и секретарь, и даже слуга!

Последней каплей стал тот случай, когда Гвендилена увидела, как из комнаты дочери выходит смуглый красавчик – только вчера он прислуживал за столом, наливая вино. Заметив Гвендилену, он ничуть не смутился, напротив – браво подкрутил чуть пробивающийся ус и посмотрел весело и лукаво.

Обычно Гвендилена старалась не заходить в покои дочери, но это было уж слишком! Распахнув двери, она ворвалась без стука. Амаласунта лежала на кровати в одной сорочке, болтая босой ногой, и беззаботно мурлыкала какую-то песенку. В воздухе пахло духами, потом и еще чем-то неуловимым, но, несомненно, порочным.

– Встань и оденься, – брезгливо сказала Гвендилена, – я хочу поговорить с тобой.

– Так говори, – беззаботно отозвалась дочь.

– Ну не здесь же! – Гвендилена дернула плечом. – Жду тебя в малом каминном зале, и как можно скорее. Если не придешь, то очень пожалеешь.

Видимо, в ее лице и голосе, а главное – в глазах было нечто такое, что Амаласунта сочла за лучшее послушаться. Совсем скоро она вошла в каминный зал, одетая и причесанная. Правда, дерзости у нее ничуть не убавилось, это Гвендилена поняла стразу.

– Ты хотела видеть меня? Я здесь.

Скрестив руки на груди, Гвендилена принялась отчитывать дочь:

– Что ты делаешь? Ведешь себя как публичная девка в солдатском борделе!

Но Амаласунта вовсе не выглядела пристыженной или смущенной, напротив – зеленые глаза смотрели дерзко, и тонкие губы кривились в презрительной усмешке.

– Я дочь короля, не так ли? А потому могу делать то, что захочу!

– Взять на ложе раба – позор для благородной дамы!

– Это все из-за тебя! –