Шрифт:
Закладка:
В краю, куда устремлялся теперь поезд, летом восемнадцатого довелось ему впервые испытать свой характер и для себя решить: не принимай наилегчайший путь за лучший; когда требуют обстоятельства, до конца отстаивай свое мнение, даже если остаешься в, меньшинстве. Иногда такое оказывается труднее, чем грудью идти на штыки… В ту пору на Урале в каждом партизанском отряде был свой «батька-главнокомандующий». На партизанскую армию — десятка два «главкомов», никто никому не хотел подчиняться. Между тем на фронте обстановка создалась критическая. Отрядам предстояло отступать, а перед тем выбрать один из двух возможных путей отхода. Большинство командиров стояло за то, чтобы уходить по местам, не занятым противником, — на юг, в Туркестан. Но это значило отказаться от активной борьбы с врагом. Блюхер — тоже «главнокомандующий» одного из отрядов — доказывал: надо пробиваться через вражеское окружение на север, на Урал, в заводские районы и дальше, чтобы соединиться с регулярной Красной Армией. Там, под Челябинском и Екатеринбургом, куда он звал за собой партизан, контрреволюция сосредоточила главные силы. «Удар по ним с тыла поможет общему рабоче-крестьянскому делу!» Но мало кто поддержал его, чужака, юнца — остальные партизанские «батьки» были местными, коренными, густобородыми. И все же кое-кого Блюхер склонил на свою сторону, собрал из них Сводный уральский отряд. Позже тот полуторатысячеверстый переход по горным районам, охваченным восстанием казачества, назвали легендарным, сравнивали с переходом Суворова через Швейцарские Альпы или с эпопеей Таманской армии. В день соединения с частями Красной Армии Блюхер направил телеграмму Ленину: «…мы вышли сюда, чтобы вести дальнейшую борьбу с контрреволюцией в тесном единении с нашими родными уральскими войсками, и твердо верим, что недалек тот день, когда красное знамя социализма взовьется над Уралом». За тот переход он первым был удостоен только что учрежденного ВЦИК ордена Красного Знамени…
После Уральского перехода его партизанские отряды были переформированы в Четвертую стрелковую дивизию. Самого его свалил очередной приступ — открылись раны, приказано было оставить дивизию и выехать на лечение. Прощаясь с соратниками, он написал в последнем приказе: «Воспоминания недавнего прошлого встают передо мною… Эти тяжелые по переживаниям за вас, но лучшие минуты моей жизни… Эти тревожные и радостные минуты, пережитые вместе, тончайшими нитями связывают меня с вами. Уезжая, я душой остаюсь с вами. Дни боевого счастья будут моими днями». Только уехал — в Омске совершил переворот и установил военную диктатуру адмирал Колчак, провозгласивший себя «верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России». Пришлось прервать лечение, срочно вернуться в дивизию… Как раз в этих местах, только правее железнодорожного полотна, через леса и болота повел он ее против «верховного». Во время того похода и встретился с Галей… Заскочил в штаб — грязный, прогорклый от боя, — и вдруг обмер, увидев полыхнувшие восторгом синие глазищи на белом лице, обернувшемся к нему от истерзанного «Ундервуда». Потом полюбопытствовал у начштаба — как бы между делом, отведя взгляд в сторону: «Что это за пигалица там стрекочет?» «Взял вместо Митяя — тот в каждом слове пять ошибок лепит и весь «Ундер» вдрызг искорежил». — «Где взял-то?» — «Беженка. Курсистка». — «Кто такая?» «Поповна, — повинился, поняв по-своему, начштаба. — Да ты, Константиныч, не опасайся: секретные бумаги я ей не доверю». «Не опасайся…» Вот так, не только боями, остались засечкой на сердце эти зауральские дали. Недавно в Китае Василий Константинович некоторые свои отчеты и доклады в Реввоенсовет подписывал псевдонимом не «Галин», а «Уральский» — тоже дорогим ему именем…
Удивительное свойство: мысли перебрасываются, как мосты, через годы, события, соединяя, казалось бы, несоединимое… Уже в Китае, в последних боях, в которых он участвовал, когда отразили «психическую атаку» белогвардейской бригады, принесли ему книгу из ранца убитого русского офицера. Книга была написана белым генералом, издана в Пекине и называлась «Сибирь, союзники и Колчак». Он с любопытством перелистал — и наткнулся на строки: «Советский «генерал» Блюхер — тоже из рабочих. О нем мы много раз слышали в пути. Крестьяне рассказывали, что всегда при трудных обстоятельствах красные говорили о Блюхере: «Он выручит», «Он нас не выдаст». И действительно выручил…» Любопытно! Так и говорили?.. Согревают душу такие признания, запомнившиеся и врагам.
Но почему сейчас он снова подумал о Китае?.. Наверное, потому, что для него две гражданские войны связаны собственной его судьбой и предопределили нынешний его путь. Случайность? В общем-то, да, однако есть в этой случайности своя закономерность. Во всяком случае, теперь-то очевидно, что не напрасными оказались три его года, отданные Китаю…
Две недели назад его вызвали на Реввоенсовет. Открывая заседание, Ворошилов сказал: «Как вы знаете, товарищи, член РВС Буденный, инспектировавший зимой войска Сибирского округа, пришел к выводу, что штаб СибВО, находящийся в Чите, не в состоянии оперативно руководить частями, дислоцированными от него за тысячи километров, на Дальнем Востоке, в Приамурье и Приморье. Семен Михайлович внес предложение о создании в том районе отдельной армии, непосредственно подчиненной центру. Мы всесторонне обсудили это предложение и на РВС, и в правительстве. Последние события на советско-китайской границе подтверждают: такую армию не только целесообразно, но и необходимо срочно создать». У Василия Константиновича екнуло сердце. «Реввоенсовет предварительно обсуждал, кого назначить командующим новой армией. Есть мнение — товарища Блюхера. Он успешно работал на Дальнем Востоке в качестве военного министра и
