— Преклоняюсь перед мудростью твоих мыслей, старший брат!.. Но два корпуса, которые изначально находились на Дальнем Востоке, красные дивизии, что стоят в Забайкалье, у Хабаровска и в Приморье…

— Неужели ты и впрямь думаешь, что они обладают силой девяти быков и двух тигров? Против их восьмидесяти тысяч мы выставляем триста тысяч солдат. Мы разобьем их в пух и прах — как охотник стаю диких уток на озере!..

Хотя победа в предстоящих баталиях была предопределена, Чан Кайши все же мог предположить, что Галин-цзянцзюнь потреплет «войска приграничной зоны», которым предстояло первыми вступить в противоборство: он помнил, как во время Северного похода направлявшиеся тем же Галиным, осуществлявшие разработанные им операции полки и дивизии НРА, намного уступавшие числом армии северян, успешно громили их. Но Чан не против такого кровопускания: чем слабее станет Чжан, тем послушнее будет впредь. Вот хоть и поднял гоминьдановский флаг, подчинил Нанкину свою армию, а все еще держится обособленно, отгородившись Великой стеной от остальной Поднебесной. И если Чан сделал главную ставку на американцев, Чжан по-прежнему идет на поклон к самураям… Пусть будет так. В предстоящих испытаниях ему, Чану, обещали поддержку Вашингтон и Лондон, «младшему брату» — Токио…

— Мы, достославный брат, должны твердо идти по намеченному пути, — с воодушевлением продолжал Чан. — Ноты Москвы — как гром вчерашнего дождя, даже капель нет. — Он взял в руки лист перевода: — «Неизменно следуя мирной политике, Советское правительство предлагает Китаю немедленно созвать конференцию для окончательного решения всех вопросов, связанных с КВЖД. Но предварительно китайскими властями должны быть выполнены следующие требования. Безобразия на КВЖД должны быть немедленно прекращены. Все арестованные немедленно освобождаются. Договорные отношения должны быть восстановлены. Мукденскому и Нанкинскому правительствам дан трехдневный срок для принятия требований…» — Он презрительно скривил губы. — Сколько трехдневок прошло, как прислана эта нота? Сколько уже передано нам нот из Москвы? Вспомни, мой любезный брат, чем завершился демарш красных после того, как ты прибрал к рукам телефонную станцию? А после того, как ты захватил их генконсульство в Харбине? Помахали кулаками — и замолкли. Все это — пустые угрозы. Писк мышей из норы, перед которой сидит кошка.

Чжан Сюэлян наклонил голову, выражая согласие.

— Конечно, наши друзья в предстоящих испытаниях ищут свою выгоду, — продолжал рассуждать Чан. — Друзья из Лондона, да и друзья из Токио настойчиво предлагали захватить КВЖД. Теперь они хотят нашими штыками прощупать боеспособность Красной Армии, мобилизационные возможности русских. Они желают выяснить, насколько прочна власть коммунистов в Советской России.

— Но выполнить их пожелания можно, лишь развязав войну, — настороженно посмотрел на Чана «младший брат». — Захватом дороги и вылазками за кордон этого не выяснишь.

— Да, война. Я даже предполагаю — большая война! Вслед за нами в нее втянутся и Япония, и, может быть, даже Англия. Нам это выгодно: с помощью наших иностранных друзей мы достигнем своей цели. — Чан Кайши показал на «Карту позора»: — Наша великая миссия — окрасить эти черные пятна в желтый цвет плодородия, вернуть Поднебесной ее исконные владения за Уссури и за Амуром. Мы будем действовать вместе, как две руки одного тела, — да ниспошлет нам Небо свое благословение!..

Глава третья

Они встретились тогда в Шанхае, в доме, куда привез Антона Иван Чинаров. Но прошло еще мучительных три месяца — он уже обосновался в Харбине, — как действительно неожиданно, в беженской харчевне на Гиринской улице, в группке женщин с наколками сестер милосердия «Общины Красного Креста» он снова увидел ее. Полыхнуло: бог мой, как красива!..

Улучив момент, подсел к стоянку, что-то заказал. Непомерно роскошное для такого заведения. Не для нее — для всех ее подруг, А потом, не обделяя вниманием остальных, но настойчиво показывая им, что выбрал ее, попросил разрешения проводить. Подруги поняли. И выглядело совершенно естественно. А для него таким и было — будто увидел впервые и обмер. Потом она даже удивлялась: «Ты так себя вел… Ну и артист!» И вкрадывалось в ее интонацию: «Хорошо же ты напрактиковался!..» «Оля, Оля!.. — Он представлял свое постылое парижское одиночество. — Не напрактиковался, а сберег». «Ну что ж, здесь беженки не очень-то выламываются. Да и ты моим подругам приглянулся. К тому же — преуспевающий коммерсант с тугим кошельком. Не одна бы я согласилась», — не сразу отступала она. «Не надо, Оля!..»

Она, как было оговорено Стариком, — вдова, жена белого офицера, оказавшегося в списках «безвозвратных потерь», выброшенная из России, мыкавшаяся по разным странам и вот недавно добравшаяся до Харбина: перекати-поле, уставшая скиталица. Ну а он — не первой молодости агент процветающей экспортно-импортной фирмы «Лотос», представитель этой фирмы в Харбине. Для любого и каждого вполне естественно, что вот так, на глазах у всех, встретились двое, выбрали друг друга, надолго или не надолго — кому знать?..

«Пришпилилась! — Ольга, смеясь, словно бы повертела, как брошку, неожиданное слово. — Мои дамы так и сказали: «Пришпилилась!..»

Может быть, все остро еще и потому, что они — как в дремучем лесу, где можно ждать опасности в любой момент и со всех сторон, и поэтому все чувства напряжены до предела. Действительно, каким же дремучим был окружавший их лес… Хотя Харбин, подобно Шанхаю, поначалу предстал совсем не таким, как ожидал Антон после всего, что услышал о вотчине Чжан Сюэляна и «логове белогвардейщины». Сам по себе он был живописен и своеобразен. На просторном пологом холме располагался Новый город — с массивными зданиями административных учреждений, консульств и торгпредств, клубов и обществ, с добротными особняками чиновников, садами, где по вечерам ухали духовые оркестры. Эта центральная часть Харбина походила на губернский или уездный город дореволюционной России: на вершине холма, посреди большой площади, — деревянный, в стиле новгородских шатровых церквей, храм-собор; улицы Офицерская, Казачья, Полицейская, Коммерческая, Торговая; универсальный магазин Чурина; коляски под тентами, зонтики с оборками, офицеры в мундирах, деловые люди в визитках… Рядом с Новым городом, за железнодорожной линией, в низине вдоль берега реки Сунгари простирался другой Харбин — Харбин-Пристань, тоже еще не китайский, но уже и не русский, хотя то тут, то там торчали над домами шпили и луковки православных церквей. Пристань была торгово-увеселительным районом, где в непрерывной карусели мелькали вывески фирм, банков, ссудных контор, ломбардов, торговых заведений, ресторанов и отелей. Два десятка крупных японских фирм занимались здесь импортными операциями; американцы ввозили сюда консервы и обувь, автомобили и электроприборы; подобные же товары, но только более высокого качества и более дорогие поставляли англичане; парфюмерные, галантерейные и винные магазины открыли французы. В кабаре «Черная