тому, чтобы отбить становящееся с каждым днем все более реальным нападение врага. Как там у Клаузевица? «Война — область недостоверного; три четверти того, на чем строится действие на войне, лежит в тумане неизвестности». Нет, он решительно не согласен с прусским военным теоретиком. Сам он всегда стремился не допустить неизвестности и на треть. В его расчетах нет знаков, обозначающих «неизвестность». Он хорошо знает армию потенциального противника — не напрасны были три его китайских года, но не будет делать скидок на ее слабость: по численности «китвоенщина» вкупе с белогвардейщиной превосходит Особую Дальневосточную в несколько раз.

В его голове уже вызревал стратегический план. На тот случай, коль придется ввести свою армию в бой.

Но перед тем как вместе со штабом и командирами корпусов и дивизий приступить к разработке этого плана, Василий Константинович обратился к тем, кому, коль наступит час, предстояло этот план осуществлять.

В приказе по ОДВА он написал:

«Среди бойцов и командиров частей армии немало тех, кто участвовал вместе со мной в жесточайших и победоносных боях против царского адмирала Колчака и империалистических интервентов. Посылая им боевой привет, призываю к передаче молодым бойцам лучших боевых традиций, беззаветной преданности делу рабочего класса и непоколебимой стойкости».

Глава шестая

Дамы были в вечерних декольтированных туалетах: собольи боа, бриллианты; мужчины одеты строго по этикету: смокинги, галстуки-бабочки, лакированные туфли; военные в мундирах, при орденах и шпагах. В воздухе плыл настой сигарного дыма, аромата острых кушаний, бразильского кофе, перемешанный с благоуханием цветов — букеты в серебряных вазах украшали столы с яствами в посуде драгоценного гуандунского и соперничавшего с ним кузнецовского фарфора. Джаз-оркестр усердствовал, исполняя наимоднейший фокстрот «Малютка Нелли, хау ду ю ду?..», и на подсвеченном круге в красно-фиолетовом переливающемся сумраке посредине зала колыхались пары.

Ольга сникла, ссутулилась за столиком. Лицо ее приобрело отчужденное выражение.

— Кажется, я первый раз в жизни в таком шикарном ресторане… — Она сердито показала на вилки, ложки, ножи, разложенные на крахмальной скатерти вокруг тарелок. — Не знаю, какие брать… Такая я провинциалка.

— Куда проще: бери по очереди крайние слева и справа — не ошибешься, — беспечно, тоном завсегдатая, посоветовал Антон. — Привыкай, возлюбленная процветающего коммерсанта!

Она хмыкнула. Ужаснулась:

— В какую копеечку влетит тебе такое пиршество?

— Сегодня ведь твой день.

— Не забыл? — потеплели ее глаза. — Да, не восемнадцать… И не двадцать пять…

— Зато вместе! — Он нагнулся к ней, поцеловал. Тихо спросил: — Когда мы праздновали твой день рождения вместе?

Она вздохнула. Уже без робости оглядела зал.

— За тем столиком, справа от оркестра, — японский генконсул Амо. Он здесь дуайен дипкорпуса и вообще персона номер один; рядом с ним, в мундире, — начальник военной миссии полковник Такахаси, тоже очень важная фигура. Слева от них, с дамой в изумрудах, — американский генконсул Коллвен…

Официант подал карту.

— Закажем по высшему классу. Суп из плавников акул?.. Не возражаешь? Нет, пожалуй, вкусней черепаший. Затем рисовые лепешки и утиные языки. Сами языки проглотим. Раки в чесноке, с сахаром… Рыбьи жареные мозги. И, конечно же, шампанское.

— Мираж… Будто нет за этими стенами отчаяния и грязи… Ты даже представить не можешь, как живет большинство эмигрантов. Особенно беженки.

— Я-то нагляделся.

— Нет, не можешь!

— Это заведение — как трехслойный пирог. Здесь, наверху, ресторан для местного «света». Ниже два этажа номеров. А внизу и в полуподвале — каморки с красным фонарем, ночной приют для малопочтенных клиентов. Вход с задворков.

— А знаешь ли ты, что тех нижних клиентов обслуживают мужья, чьи жены зарабатывают под красным фонарем? Жена — в кабинете, а муж — официантом или коридорным… Мне рассказывали сослуживицы. Они-то считают себя в лазарете как в раю, хотя жалованья едва хватает на щи и кашу в беженской столовке. Но мало кому удалось устроиться… Читал в здешних газетах? «Молодая красивая женщина согласна наняться в услуги к одинокому мужчине»… — Ольга передернула плечами.

— Сами выбрали. Судьба не прощает отступничества. Даже если пируют вот так, — Антон кивнул в сторону большого стола, за которым восседали Спиридон Меркулов и его компания. — Заглянуть в их души — такая же опустошенность, как у официантов в нижних номерах… Париж — цветочки. Я повидал за эти две недели…

— Ты ничего не рассказал о своей поездке. — Она захотела перевести разговор на другое, хотя и это «другое» было неотрывно привязано к происходившему здесь.

— Любопытная поездка. Тяжелая. Но удачная. Могу рассказать.

В минувшие недели Антону удалось наконец добраться и до Хорвата, и до Дитерихса.

С Хорватом он познакомился через его жену, Камилу Альбертовну. Родом из семейства известных художников Бенуа, супруга генерала сама рисовала и считала себя знатоком искусств, коллекционировала произведения китайского народного творчества. Через Костырева-Карачинского Путко передал ей проспект уникальных поделок, какие могла предложить фирма «Лотос». Камила Альбертовна выбрала резьбу по слоновой кости. Иван Чинаров прислал изделия из Шанхая, а на дом генеральше принес их сам Антон.

Дмитрий Леонидович Хорват полностью соответствовал характеристике, данной ему в управлении Тимофеем: вальяжный сановник, похожий на старого беззубого льва — украшение зоопарка, уже не страшное и для мальцов. Бывший глава дальневосточной эмиграции в новой своей почетной должности «блюстителя казны» утратил реальную власть. Он мог пригодиться Антону только как дополнительный источник информации или рекомендатель. Как раз он-то, узнав о близком знакомстве подполковника с Деникиным, посодействовал встрече Путко с генералом Дитерихсом — иными путями пробиться к «местному Кутепову» было бы не просто.

Генерал Дитерихс принял вновь прибывшего в своем штабе. Помещение действительно походило на штаб, а не на временно приспособленную квартиру: строгая обстановка, ничего лишнего, адъютанты у телефонов, четкий звук быстрых шагов, короткие, в повелительном наклонении, фразы. Сам генерал — сухой, поджарый, новое в его облике — монокль, мертво отсвечивающий в правой глазнице, — прочел письмо Деникина и отверг:

— Глубоко уважаю Антона Ивановича как выдающегося воителя России и бывшего моего командира, однако решительно не приемлю нововременных рассуждений о недопустимости пролития русской крови за нерусское дело. От сих рассуждений попахивает кабинетной молью, да-с! Стоял и стоять буду: поначалу искоренение большевизма, а уже затем — заботы о формах переустройства России, да-с! — Монокль генерала перевернуто отражал кабинет и уменьшенную до малости, тоже вверх ногами, фигуру посетителя. От генерала исходил удушающий запах табака. — Относительно вас, подполковник: считайте себя призванным в строй. Назначение получите в ближайшее время. Оставьте точные координаты местопребывания.

Ничего себе, оборот!.. Не хватало еще, чтобы белогвардейский вождь вовлек в подготовку замышленных бандитских акций!.. Путко начал обдумывать различные варианты, как уйти из-под столь энергичной опеки.

Спустя день адъютант Дитерихса вызвал его в штаб.

— Мне