Когда Оскар вышел, Павел Иванович снял трубку телефона высокочастотной связи; телефон соединял его кабинет напрямую с кабинетом наркомвоенмора и председателя Реввоенсовета.

— Климент Ефремович? Здравствуй. Можешь принять меня по срочному делу?..

Глава девятнадцатая

Утром, когда Антон вошел в затененную шторами прихожую «Лотоса», молодой китаец-привратник низко поклонился и показал в сторону коридора: мол, хозяин просит зайти к нему.

— Центр передал тебе приказ: переехать в Харбин. — Иван Чинаров с сочувствием посмотрел на товарища. — Да, не позавидуешь…

— Чем вызвано? Я должен был обживаться здесь по крайней мере еще полгода.

— События ускоряют бег времени, — философски изрек Иван. — Нападение на генконсульство здесь, захват телефонной станции там… Наркоминдел направил поверенному в делах Китайской республики в Москве поту протеста. Такая же нота передана в Мукден, для вручения Чжан Сюэляну… Наши понимают: действиями налетчиков руководит некто один. Возможно, это приказ извне. А уж без беляков и там не обошлось. Так что собирайся в дорожку. У моей фирмы есть отделение в Харбине. Назначаю своим представителем. А Чжан Сюэлян, думаю, тебе «понравится» — молодой маршал большой гуманист. В газетах на днях писали, что он заказал во Франции несколько гильотин для исполнения смертных приговоров, «руководствуясь гуманными соображениями, так как до сих пор приговоренные к казни умирали в страшных мучениях». Видишь, какой мягкосердечный?

— Действительно, гуманист…

— Щелкоперы преподносят как прогресс. На самом-то деле причина иная. Чжан Сюэлян — правоверный конфуцианец. А по этому учению дух обезглавленного теряет связь с потомками и обречен вечно и неприкаянно бродить в загробном мире. Так что по понятиям нового правителя гильотинировать — значит ужесточить наказание.

— Хорошенькие дела!

— Постарайся, чтобы не отрубили тебе голову или не придушили шелковым шнурком, — посоветовал Иван. — Кстати, уже вызубрил, как называется по-китайски Маньчжурия, иными словами — Три Восточные провинции? Дун-сань-шэн. А главноначальствующий Особым районом этих провинций? Дун-шэн-тэ-бе-цюй-син-чжэн-чжан-гуань. Просто и понятно.

Он добродушно улыбнулся:

— Задержись после окончания рабочего дня. Есть еще одно дело.

Вечером, когда уже совсем стемнело, Чинаров вывел из гаража свой спортивный мышиного цвета «форд», распахнул дверцу:

— Садись.

Нудил декабрьский бесконечный дождь. Не холодно, но зябко, и влажность такая, что белье прилипает к телу.

Машина мчалась по слабо освещенным окраинным улицам концессии. На тротуарах не было ни души. Все или у каминов и электрических рефлекторов, или в автомобилях. Фары высветили лишь одинокого, насквозь мокрого рикшу, везшего коляску с закрытым пологом. Рикша бежал босиком.

Антон поежился. Заметил рекламную тумбу с размокшими, обвисшими объявлениями — она промелькнула уже во второй раз. Значит, Иван кружит по городу. Запутывает следы. Куда они держат путь?.. Чинаров молчал.

Наконец они остановились у ограды палисадника, сплошь обвитой лианами. Иван достал ключ, отворил ворота, въехал, снова затворил. В глубине сада вырисовывалось небольшое строение, неярко светилось одно окно.

По мокрой, едва угадывающейся в темноте дорожке они прошли к крыльцу. Иван несколько раз нажал кнопку звонка. Вспыхнул наружный плафон на крыльце, круглым пятном засветилось смотровое окошечко. Дверь отворилась.

На пороге стоял улыбающийся пожилой китаец в сером халате, с гладко выбритой головой. Он приветствовал Чинарова и его спутника молчаливым низким поклоном.

В прихожей было тепло, пахло цветами.

— Снимай плащ и проходи в комнату, — приказал Чинаров. — Я сейчас.

Антон потянул на себя ручку, вошел — и остолбенел. Навстречу ему, от стола, залитого светом абажура, обернулась Ольга:

— Наконец-то… Со вчерашнего вечера жду.

Он бросился к ней. Обнял. Прижал.

— Раздавишь, глупый!

Почувствовав ее в кольце своих рук, уткнувшись лицом в ее волосы, ощутив особый их запах, он испытал облегчение, будто сбросил непомерной тяжести груз. И в эти же мгновения ощутил тревогу: теперь и она здесь, среди этих опасностей!..

В дверь раздался легкий стук.

— Да?

Антон не соображал, где он и кто стучит.

Вошел Иван.

— Встретились? — Он широко улыбнулся.

— Спасибо.

— Мне за что? — Он подошел к столу. — Давайте обсудим ситуацию. Ты должен ехать в Харбин. Жена, конечно, тоже.

Антон глядел на Ольгу. Она выглядела совсем как девушка. Кажется, не смыло даже кавказский загар. Или добавило солнце на палубе парохода.

— Но отсюда вам ехать вместе нельзя, — продолжал Иван. — Вам еще только предстоит встретиться друг с другом. Конечно, случайно. Познакомиться, а уж потом все остальное… — Он засмеялся. — Все это вы разыграете в Харбине, чтобы не притащить за собой хвоста. Обещаю препроводить туда твою жену в целости и сохранности.

Он поднялся со стула.

— Здесь вы в полной безопасности. — Обернулся к Антону: — Ты сможешь остаться до утра, но уйдешь еще затемно. Будьте здоровы!

Иван вышел. Хлопнула дверь подъезда. Антон снова протянул руки к Ольге:

— Давай познакомимся здесь!..

Глава двадцатая

Легковуха бойко катила по утоптанному тысячами сапог и множеством колес проселку. Бойцы в колоннах сторонились, жались к обочине, уступая дорогу автомобилю высокого начальства; краскомы, разглядев за стеклами Ворошилова, Буденного и Блюхера, брали под козырек.

Блюхер и посетившие штаб округа председатель Реввоенсовета и инспектор кавалерии возвращались из-под Киева, с общевойсковых маневров.

Василий Константинович все еще жил недавним. Конечно, недочетов, просчетов много. Да и где это видано, чтобы старшие командиры не нашли их? Не было такого — и быть не может! В один из моментов не сработала связь, в другой из-за несогласованности управления перемешались части; в третий подразделения наступали и отступали, не применяясь к местности. Или комдив, проявляя «геройство», этаким фертом несся впереди, истинно генерал на белом коне, коего, будь стрельба не холостыми, укокошили бы в первую минуту… Но все это без труда устранимые ошибки. В общем же и целом — неплохо. Совсем неплохо!.. Давно уже у Блюхера не было такого приподнятого настроения. Судя по всему, высшее начальство маневрами тоже довольно.

Буденный провел все эти дни и ночи у своих конников и теперь тоже никак не мог успокоиться.

— Ты обратил внимание, Клим, как атаковали эскадроны Семенюка ту деревню Сорочий Брод? — наклонялся он к Ворошилову, сидевшему впереди, рядом с шофером. — По-суворовски: «У меня нет медленных и быстрых маршей. Вперед! И орлы полетели!..» Я потом проверял: ни одной засечки, ни одного набоя, ни одного обмораживания! Молодцы! Сейчас пошел бы с ними хоть на Чемберлена! Выбили бы этому филину империализма монокль из глаза!

— Не скажи такое где-нибудь с трибуны, Семен! — засмеялся Климент Ефремович.

— Разумею, разумею, товарищ нарком… — Буденный вздохнул, явно огорченный невозможностью сейчас же проучить «филина империализма». Откинулся на спинку сиденья. — В казармах побывал, разговоры послушал. Нет прежних пересудов о плохой пище, недостатке обмундирования.