— Вот-вот: одни машины, другие машины, скоро сами машины будут родить машины — и все им новое дорогостоящее дай, дай! — буркнул в сердцах Семен Михайлович. — А коню ничего не надо. Только вот траву в поле, — он ткнул пальцем на снег, — да заботу человеческую!

Ворошилов расхохотался:

— Не обижайся. Хватит. От кавалерии мы не отказывались и не откажемся. Хорошенько муштруй своих конников, чтобы не забывали ложки и умели рубить лозу. А все же умы надо к технике поворачивать!..

Впереди по дороге показалась деревенька: мазаные хаты, белые дымки столбом в небо.

— Останавливаться будем? — спросил Семен Михайлович. — Пора бы уже перекусить. Ворошилов посмотрел на часы:

— К двенадцати мы должны быть в Киеве.

Но остановиться им пришлось. На околице деревни они увидели сгрудившихся красноармейцев, а дорогу легковухе отважно преградила, расставив руки, краснощекая деваха в пестрых лентах поверх платка и в расшитом петухами фартуке поверх шубейки:

— Ласково просимо, дороги воины! Ходьте поснидать!..

Глянула через стекло, обмерла, истошно закричала:

— Буденный!.. Люди добри! Ворошилов! Блюхер!..

Бойцы расступились. Вытянулись. И тут стало видно: у крайней хаты, у самой дороги, прямо на снегу, расставил ноги длинный стол под белой, вышитой скатертью, на нем сверкающий пятиведерный самовар, горы пирожков, караваи, соленья, всякая снедь, крынки.

Навстречу Ворошилову и его спутникам седобородый дед уже нес на вытянутых руках каравай с солонкой на нем.

Местные парни тащили из хаты стулья для почетных гостей, а со всей деревни наметом шпарила — как успели прослышать? — пацанва.

— Вот это — другое дело, по-нашенскому! — довольно пророкотал повеселевший Семен Михайлович, когда автомобиль снова вырулил на дорогу. — Вот она — наша главная сила. Потому что мы им родная армия.

«Прав Семен Михайлович, — подумал Блюхер. — Именно в этом — главная сила нашей Красной… Казалось бы, чего особенного, что на ночевках в деревнях во время учений бойцы танцуют и спивают с девчатами или вот так, как сейчас, встречают всей деревней походные колонны?..»

А именно это невозможно было даже представить там, в Китае — в провинциях, обираемых и разграбляемых во время походов. Кроме налогов, установленных генералами, собственные поборы вводили даже батальонные и ротные командиры. А в одной из деревень под Кантоном командир полка «Союзной армии» додумался: или все девушки заплатят по десять долларов, или отдадут себя офицерам и солдатам. Китай… Все Китай… Никак не выходит из головы. Может быть, так и нужно? Истинное познается в сравнении. Получив возможность сравнивать, он способен увидеть многозначительное в том, что воспринимается как должное…

Он вспомнил Фрунзе. Его слова, наверное, последние накануне такой ранней, нелепой смерти: на идее братства и нерушимости союза рабочих и крестьян зиждется сила и мощь Красной Армии; в духе этой идеи шло и будет идти все дальнейшее развитие армии…

— Я своими конниками на маневрах доволен, — снова подал голос Буденный. — А ты как оцениваешь, Клим? Смогли бы мы такой нашей армией вправить мозги Чемберлену?

— Англия с нами воевать не сможет. Флот у нее, конечно, самый могущественный в мире, но сухопутных сил для серьезных операций против нас нет. Единственное средство империалистов против нас — объединенный фронт. Пока, судя по всему, экономический. Расчет на то, что мы еще не индустриальная держава, что экономическая блокада нас ослабит. А вот, дескать, тогда и попробуем… Хотя пакостей всяческих ожидать надо. Недавно Берзин докладывал: сгущаются тучи над Маньчжурией. Свинцом наливаются… — Ворошилов повернулся на сиденье к Буденному: — Насколько я знаю, ЦК решил послать, тебя в Восточную Сибирь и на Дальний Восток — к крестьянам, агитировать за хлебосдачу, так?

— Угу. Я ведь сам почти дальневосточник: считай, девять годков отслужил в Приморье. Посьет, Новокиевск… Солдатом, еще в русско-японскою и после нее. В Приморском драгунском полку! — со вкусом проговорил он.

— Вот и славно. Места знаешь. Побывай заодно в Восемнадцатом и Девятнадцатом корпусах… Есть одна идея.

Наркомвоенмор перевел взгляд на Блюхера:

— Ну а ты, Василий Константиныч, помнишь еще Волочаевку и Хабаровск?

— Хочешь послать нас на пару, чтобы доспорили в долгой дороге?

— Нет. Ты повоюй пока здесь. А вот вернется Семен — поговорим, — неопределенно, но со скрытой значительностью в голосе ответил Ворошилов.

Их машина уже въезжала в Киев.

Глава двадцать первая

В это морозное утро и горн пропел как-то иначе. Может быть, «архангел» выводил ту же самую трель, да казарма открыла глаза раньше побудки и с радостным нетерпением ждала сигнала.

К сегодняшнему торжеству готовились все последние дни. На плацу маршировали повзводно и поротно, с винтовками на плече, под оркестр. Убирали снег, мели, красили по всей территории. Чистили, стирали и утюжили обмундирование, надраивали пуговицы и ботинки.

Алексею, когда он твердо впечатывал ступню в гулкую мерзлую землю плаца, трудно было поверить, что совсем недавно он шагал в строю не так вот, с особым краснофлотским шиком — слегка вразвалку, рука на полную отмашку, — а путал «лево-право», «сено-солому».

И вообще что-то за эти месяцы изменилось в нем самом. Исподволь… Или с того позднего разговора в «каюте» боцмана Коржа, открывшего главный секрет флотской службы, с неожиданной похвалы Петра Ильича и столь же неожиданного осознания того, что он, Арефьев, не один-одинешенек, оторванный от дома, от всего привычного и заброшенный за тридевять земель на произвол судьбы, — нет, к нему, оказывается, приглядываются, оценивают его успехи, готовы помочь, а когда угрожает опасность, то и защитить. И даже увидели в нем такое, чего он еще и сам о себе не знал.

Борис Бережной после вечернего разговора в «каюте» скис. Сломался — или затаился. Но к Алексею не приставал. Замкнулся, даже не дотрагивался до гитары.

В последние дни они в учебных классах, спортзале и на плацу держали экзамены по всей флотской азбуке, какую осваивали эти первые месяцы.

Потом командир собрал свой взвод: «Поздравляю с окончанием подготовки к службе в учебном батальоне. В воскресенье вы примете присягу — и с того момента станете настоящими красными военными моряками. Определили, кто какой специальностью желает овладеть на корабле? Флот каждому из вас даст специальность, годную и для военной службы, и для гражданской жизни. Военный корабль — хороший фабзавуч».

И стал вызывать по списку. Когда дошла очередь до Арефьева, спросил: «Черноземные степи пахал?» «Да не, у нас земля хворощеватая, с камнем». — «Все равно — земля. На гражданку вернешься, а к тому времени, гляди, коммуна в твоей деревне будет. На трактор сядешь, на «Фордзон». Так что тебе лучше по машинной части. Согласен?»

Алексей уже и сам приглядывался к специальности машиниста. С готовностью ответил: «Согласен».