Шрифт:
Закладка:
Казалось, сделай только один шаг назад, закрой дверь, ведущую в будущее, — и снова очутишься в мире тишины, покоя, нестрашного неба и цветастых лужаек, омытых дождем. Миллионы людей хотели бы сделать этот шаг — назад, в прошлое, но время не возвращается, дни уходят от нас навсегда. Дорога к счастью всегда ведет вперед, только вперед, только вперед, даже если она пролегает среди боев и пожаров. И люди устремляются туда, к своему счастью, далеко-далеко отодвинутому войной, — туда, в новые мирные дали, где голубеет нестрашное небо, ходят счастливые девушки в легких платьях и спят в люльках младенцы…
В сорок первом году мы видели их, эти мирные дали, сквозь пелену зловещего черного дыма и мертвенного огня, окутавшего чуть ли не полстраны.
Их видели все, кто верил Родине и партии.
Эти дни видел Аркадий Юков.
Среди миллионов советских людей он одним из первых устремился вперед.
Аркадий Юков пришел в военкомат.
Прорвавшись через длинную очередь добровольцев, он попал к сухому, лысому человеку с квадратиками в петлицах.
— Прошу направить меня на фронт. Поскорее, — выдохнул Юков.
Шел первый день войны, еще никто не знал, где он и что собой представляет, этот фронт, но тысячи, десятки тысяч людей уже требовали отправить их на фронт. Немедленно, сейчас же! Они просили оружие, простую русскую винтовку. Они стояли у дверей военкоматов и ждали, ждали, как в пустыне ждут воды, а в голодное время — хлеба.
Аркадий Юков тоже требовал отправить его на фронт.
Должно быть, лысый военный уже разговаривал сегодня с такими молодыми и нетерпеливыми. Он не стал объяснять Аркадию, что ему нужно подождать. Он вздохнул, чуть заметно улыбнулся и сказал:
— Явитесь в пятницу, в десять ноль-ноль.
— Есть! — воскликнул Аркадий и выскочил на улицу.
Неподалеку от военкомата жил Боря Щукин, и Аркадий решил забежать к нему, чтобы поделиться своей радостью.
Когда он вошел к Щукиным, Борис, Вадим Сторман и Олег Подгайный сидели перед картой Европы и сосредоточенно разглядывали коричневое пятно Германии. Вадим развивал пространный стратегический план, который, очевидно, должен быть принят нашим командованием в ближайшие два-три дня.
— Дело обыкновенное: русских не учить воевать, — беспечно заключил Вадим, молодецки подернув плечами. — Я уверен, что один мощный, слаженный, четкий удар, и фашисты толпой побегут на Берлин. Я даже рад, что началась война, — наша страна быстро образумит их… Мы будем свидетелями грандиозных событий, не правда ли? — сказал Вадим, обращаясь к Аркадию.
— Свидетелями, говоришь? Война тебе доставляет удовольствие? — иронически усмехнулся Юков и зло выпалил: — Глупец ты, и точка! Тебя бы в Киев под немецкие бомбочки, ты бы запел по-иному, Сторман. Сейчас тебе хорошо, сидя в уютной комнате, план выдумывать. А там кровь льется! Понимаешь, кровь! Небось попал бы под фашистские бомбы, сразу бы не то запел!..
— Ну уж!
— Доволен, отли-ично! — продолжал Аркадий с издевкой. — Фашисты, думаешь, фугаски только на военные объекты кидают? На жилые кварталы, на женщин, на детей, — вот куда они их кидают. Испанию помнишь? Мощный удар — и готово. Стратег! На немцев, сейчас вся Европа работает, снаряды готовит — вот что значит фашисты… А ты дово-лен! — передразнил Вадима Юков.
— Нельзя допустить, чтобы бомбили наши города, — решительно вмешался Олег Подгайный.
— Неожиданная война, — задумчиво произнес Щукин. — Хотя мы, конечно, разобьем фашистов, но не так легко будет победы добиться.
— Ну, уж заныли! — недовольно протянул Сторман.
Борис строго взглянул на него:
— Не надо смотреть на вещи беспечно.
Юков тронул приятеля за плечо и прошептал:
— Выйдем, Боря!
Щукин встал с табурета, и они вышли за дверь.
— Знаешь что, Боря? — сказал Юков, когда они отошли к калитке. — Ухожу на фронт. Не могу я слушать, что фашисты наши города бомбят! Сам своей рукой хочу придавить хоть одного! — Он потряс кулаком. — А тебя хочу попросить… насчет Сони. У нее папашу, пожалуй, скоро тоже мобилизуют. Ты посмотри за ней, помоги, а? Тебя в армию, может, не возьмут: по здоровью не подойдешь.
Глаза Бориса померкли, и он тяжело вздохнул.
— Ну что же, Аркаша, иди! Т-твое решение правильное! Защищать Родину — святое дело, — заикаясь от волнения, выговорил Щукин и обеими руками сжал дрожащую руку Аркадия.
— Коли останусь в живых… Да я и не хочу думать о смерти! Мы с тобой будем друзьями навек! Я тебя до гробовой доски не забуду, как ты вместе со всеми вывел меня на правильную дорогу, — сказал Юков.
Остановившись посередине улицы, друзья крепко обнялись, расцеловались, как влюбленные, поговорили немного, расцеловались еще раз и пошли в разные стороны.
УХОДИЛИ КОМСОМОЛЬЦЫ…
Аркадий в последний раз окинул взглядом свой чулан, деревянный топчанчик, полки с книгами. Потом он решительно поднял рюкзак и направился в комнату матери.
Мать лежала на кровати, прикрытая таким знакомым, серым с малиновой полоской одеялом. Аркадий почувствовал, как сжалось его сердце.
— Подойди, сынок, ко мне, — прошептала мать.
Она заболела весной, но теперь уже поправлялась. С лица ее сошла мертвенная бледность, которая так тревожила Юкова.
Аркадий подошел к постели и остановился, опустив голову, ощущая горький комок, подступающий к горлу.
— Уезжаешь, значит?
— Уезжаю, мама… Не могу иначе поступить.
Это было сказано очень твердо.
— Как ты себя чувствуешь, мама?
Мать взяла Аркадия за руку и мягко привлекла к себе.
— Не беспокойся за меня, сынок, мне лучше, — сказала она. — Если сердце требует, иди.
В порыве горячей сыновней любви Аркадий прижался к матери.
— Да, мама, сердце требует! Не могу оставаться здесь. Ты должна понять меня!
— Я понимаю… За правое дело идешь, за верное дело, — промолвила мать. — Иди.
Она опустила голову на подушку и с минуту держала сильную руку в своей слабой горячей ладони. На лице застыло выражение покойной величавости, только по краям плотно сжатых губ легли суровые, горестные складочки да блеснула на реснице слезинка.
Горьки вы, материнские слезы!
Аркадий почувствовал, что еще немного, и он расплачется. С щемящей болью в сердце в последний раз поцеловав мать, он схватил рюкзак и выбежал из родного дома.
«Вот и окончена моя мирная жизнь! И я уже не мальчик! И все прошлое кончено: уроки, экзамены, рыбалки, вечерние прогулки по городу, — думал он, с нескрываемой жадностью оглядываясь по сторонам. — Уезжаю! Все было отлично, и вдруг — война, бомбы, кровь! Ах, подлецы, гады! Посмотрим, кто будет смеяться последним! Кто сильнее — это еще вопрос! У кого нервы крепче — это решится! Навалились на пограничников, прут, бандиты! Коротка будет ваша радость, коротка, гром-труба!»
Половчее устроив
