Как результат полноты и насыщенности рассказа происхождение Солнца и Луны из последнего плода и последнего цветка Древ выглядит менее таинственным, нежели в великолепном сжатом повествовании Сильмариллиона; но здесь также неоднократно подчеркивается огромность «Полуденного Плода» и упоминается об усилении жара и сияния Ладьи Солнца после того, как она отправилась в плаванье, так что не сразу приходит мысль о том, что если Солнце, ярко освещающее всю Землю, — всего лишь плод Лаурэлин, то в Валиноре в дни Древ должно было быть невыносимо жарко и светло. В раннем рассказе последние порождения умирающих Древ до крайности необычны и «огромны», плод Лаурэлин кажется чем-то сверхъестественным, чуть ли не зловещим; Солнце поразительно ярко и жарко даже для валар, которых охватывает благоговейный страх и тревога при мысли о том, что они создали (боги знали, что «сотворили нечто гораздо более великое, чем мнилось им сначала», с. 190); а гнев и недовольство некоторых валар пылающим солнечным светом усиливают ощущение того, что с последним плодом Лаурэлин высвободились внушающие страх ранее неведомые силы. Недовольство это сохранилось в Сильмариллионе (с. 100) в упоминании о «мольбах Лориэна и Эстэ, молвивших, что сон и покой изгнаны с Земли, а звезды сокрылись»; но в раннем сказании губительная мощь юного Солнца ощутимо передана выразительными образами знойного марева, дрожащего над деревьями в садах Лориэна, умолкших соловьев, увядших маков и поникших вечерних цветов.

В старой истории дается мифологическое объяснение фаз Луны (но не лунных затмений) и пятен на ее поверхности — в рассказе о том, как сломалась увядшая ветвь Сильпиона и Цветок Луны упал на Землю, — что находится в противоречии с данным в Сильмариллионе объяснением. В нашем повествовании плод Лаурэлин также упал на землю, когда Аулэ споткнулся, а Тулкас в одиночку не смог выдержать его вес: смысл этого эпизода не совсем ясен, но, как представляется, если бы Полуденный Плод не разбился, Аулэ бы не понял, как он устроен, и не смог бы измыслить Ладью Солнца.

В какой бы степени огромные различия между двумя версиями ни были результатом позднейшей сжатости изложения, существует значительное число противоречивых фактов, из которых я указываю только наиболее существенные, в добавление к тому, что уже было сказано о пятнах на Луне. Так, по Сильмариллиону Луна появилась первой «и была старшей из новых светил, подобно тому, как Тэльпэрион был старшим из Древ» (там же) — а в старом повествовании верно обратное, касательно как Древ, так и светил. Далее, в Сильмариллионе пути светил определяет Варда, изменяя их по просьбе Лориэна и Эстэ, в то время как здесь само недовольство Лориэна солнечным светом имеет своим следствием последнее цветение Сильпиона и создание Луны.

Роли валар также весьма различны на всем протяжении повествований; здесь большая важность придается поступкам Ваны и Лориэна, чьей привязанности к Солнцу и Луне, таким образом, дается более глубокое и ясное истолкование, чем впоследствии, — то же самое касается и Древ (см. с. 71); согласно Сильмариллиону Древа орошала слезами Ниэнна (с. 98). В Сильмариллионе Солнце и Луна двигаются ближе к Арде, чем «древние звезды» (с. 99), а здесь они двигаются на совершенно иных уровнях небесной тверди.

Но в рассказе о Луне есть отрывок, из которого становится ясна деталь позднейшего сжатого изложения. Это изысканное описание «острова из чистого стекла», «мерцающего острова» с небольшими озерами, наполненными светом Тэлимпэ и обрамленными сияющими цветами, и с чашей из вирина, куда поместили Цветок Луны; лишь отсюда становится ясно, почему в Сильмариллионе упоминается о том, что Тилион управлял «лунным островом». Пожилой эльф Уолэ Кувион (которого «иные называют Человеком-с-Луны») забрел, как кажется, в этот рассказ из более ранней концепции; его присутствие в любом случае представляет собой проблему, потому что нам только перед тем было сказано (с. 192), что Сильмо не мог плавать на Корабле Луны, ибо он не был из детей воздуха и «не сыскал пути очистить себя от земного». Отдельный заголовок «Уолэ и Эринти» в маленькой записной книжке, наряду с другими тетрадями и записными книжками служившей для фиксации идей к ненаписанным рассказам (см. с. 171), предполагает, без сомнения, наличие истории об Уолэ; ср. Сказание о Квориноми — об Урвэнди и Фионвэ, брате Эринти (с. 215). Но всякие следы этих сказаний отсутствуют, и, вероятно, они не были записаны. Другая заметка в записной книжке называет Уолэ Микуми (раннее имя Уолэ Кувиона, см. с. 198) «Королем Луны»; третья упоминает о стихотворении «Человек-с-Луны», которое должен был спеть Эриол, «молвивший, что споет им песнь о легенде, сложенной людьми об Уолэ Микуми». В марте 1915 года отец написал стихотворение о Человеке-с-Луны, но если это то самое стихотворение, которое он намеревался включить в рассказ, то оно бы сильно поразило обитателей Мар Ванва Тьялиэва и ему пришлось бы убрать оттуда упоминания о местностях в Англии, которые еще не должны были существовать. Хотя также весьма вероятно, что он имел в виду нечто иное, я счел возможным дать это не лишенное интереса стихотворение в его раннем варианте (см. с. 204).

По мере развития и изменения мифологии создание Солнца и Луны стало чрезвычайно сложным моментом; и в опубликованном Сильмариллионе эта глава не очень хорошо согласуется со всем остальным и не может быть приведена в полное с ним соответствие. К концу своей жизни отец намеревался разобрать многое из построенного, пытаясь решить проблему, которую он без сомнения считал фундаментальной.

Примечания к порядку Сказаний

Разработка Утраченных Сказаний к этому моменту чрезвычайно осложнилась. После заключительных слов Бегства Нолдоли: «с этими словами подошло к концу сказание о затмении Валинора» (с. 169) отец написал: «Далее см. в Других тетрадях», но на самом деле он впоследствии добавил туда короткий диалог Линдо и Эриола («Велика была во зле мощь Мэлько…»), который и дан в конце Бегства Нолдоли.

Нумерация страниц в тетрадях показывает, что следующим должно было идти Сказание о Тинувиэль, записанное в другой тетради. Этот длинный текст (он будет дан во втором томе), старейшая из существующих версий истории о Бэрэне и Лутиэн, начинается с длинного Связующего Звена; и, что странно, это Связующее Звено начинается с упомянутого диалога Линдо и Эриола (отличия касаются отдельных слов) — вероятно, здесь по первоначальному замыслу и должен бы находиться этот диалог, но он был вычеркнут оттуда.

Ранее (с. 45) я упоминал