Шрифт:
Закладка:
… Решив выйти замуж, я бы так и сделала, если бы не одно соображение: раз вышла замуж, значит, на всю жизнь.
В этом вся беда! Если бы человек мог поступать, как птицы, меняя [супругов] каждый День святого Валентина… в этом не было бы ничего особенного…. Такая смена стала бы средством уничтожения… четырех или пяти очень жестоких смертных грехов: изнасилования, как его вульгарно называют, прелюбодеяния и блуда; и полигамия не была бы изглажена. Она часто предотвращала бы убийства и дуэли; едва ли можно было бы услышать о такой вещи, как ревность (причина шокирующих насилий). Не существовало бы и такого человека, как бесплодная женщина. Оба пола терпели бы друг друга, полагая, что через несколько месяцев они смогут помочь друг другу. Тогда не будет ли различие очень красивым, Джек? Как в цветах: такой-то джентльмен или такая-то леди — однолетник, такая-то — многолетник.75
Он пытается соблазнить Клариссу, но она предупреждает его, что если он прикоснется к ней, то покончит с собой. Он держит ее в гнусном, но благородном заточении, во время которого она посылает душераздирающие письма своей наперснице, Анне Хоу. Он придумывает один план за другим, чтобы прорвать ее оборону; она сопротивляется ему, но считает, что ее честь безвозвратно запятнана тем, что она наполовину согласилась на побег. Она пишет жалостливые письма отцу, умоляя его не простить ее, а снять проклятие, которое он наложил на нее и которое, как она считает, навсегда закрывает для нее врата Рая; он отказывается. Она впадает в болезнь, единственной опорой в которой является ее религиозная вера. Лавлейс исчезает во Франции, и его убивает на дуэли дядя Клариссы. Наконец ее родители приходят с просьбой о прощении и находят ее мертвой.
Это простая история, слишком затянутая на одной ноте, чтобы удержать внимание наших суетливых умов; но в Англии XVIII века она стала национальным вопросом; сотни читателей в промежутках между публикациями писали Ричардсону, умоляя его не дать Клариссе умереть. 76 Один отец описывал своих трех дочерей так: «В данный момент каждая из них держит в руках отдельный том [Клариссы], и все их глаза похожи на мокрые цветы в апреле». 77 Леди Мэри Уортли Монтагу, утонченная, как и любая другая англичанка ее времени, взяла книгу в качестве уступки чувствам среднего класса и народной шумихе, но она оскорбила ее аристократический вкус:
Я была такой старой дурой, что рыдала над Клариссой Харлоу, как шестнадцатилетняя доярка над балладой о падении дамы. По правде говоря, первые тома смягчили меня близким сходством с моими девичьими днями; но в целом это жалкая вещь…. Кларисса следует максиме — заявлять все, что она думает, всем людям, которых она видит, не задумываясь о том, что в этом смертном состоянии несовершенства фиговые листья так же необходимы для нашего ума, как и для тела, и так же неприлично показывать все, что мы думаем, как и все, что у нас есть. 78
Теперь женщины Англии умоляли торжествующего Ричардсона изобразить для них идеального мужчину, как он, по их мнению, изобразил идеальную женщину в «Памеле». Ричардсон колебался перед этой сложной задачей, но его подтолкнула сатира Филдинга на Памелу в «Джозефе Эндрюсе» и мужской портрет в полный рост Филдинга в «Томе Джонсе». Итак, с ноября 1753 года по март 1754 года он выпустил в свет «Историю сэра Чарльза Грандисона» в семи томах. В беспечном настроении нашего времени трудно понять, почему этот третий роман имел такой же большой успех, как и два других; реакция двадцатого века против пуританства и средневикторианского компромисса закрыла наши сердца для картин идеальной доброты, по крайней мере в мужском роде; мы нашли хороших людей, но ни одного без искупительных недостатков. Ричардсон попытался приукрасить сэра Чарльза некоторыми незначительными недостатками, но мы все равно возмущены непроходимой дистанцией между ним и нами. Кроме того, добродетель теряет очарование, когда ее выставляют на парад. Грандисон едва избежал канонизации.
Ричардсон был настолько увлечен проповедью, что допустил некоторые недостатки в своем литературном творчестве. Он был почти лишен юмора и остроумия. Попытка рассказать длинную историю через письма вовлекла его во множество неправдоподобностей (запомнить такие объемы разговоров); но это позволило ему представить одни и те же события с разных точек зрения, и это придало повествованию интимность, едва ли возможную в менее субъективной форме. В то время было вполне в обычае писать длинные и доверительные письма доверенным родственникам или друзьям. Кроме того, эпистолярный метод давал возможность использовать сильную сторону Ричардсона — показ женского характера. Но и здесь есть свои недостатки: он знал мужчин меньше, чем женщин, дворян меньше, чем простолюдинов; он редко улавливал колебания, противоречия и развитие души. Но тысячи деталей свидетельствуют о его внимательном наблюдении за поведением человека. В этих романах родилась английская психологическая фантастика и тот субъективизм, который дошел до лихорадки у Руссо.
Ричардсон воспринял свой успех скромно. Он продолжал работать печатником, но построил себе лучший дом. Он писал длинные письма с советами широкому кругу женщин, некоторые из которых называли его «дорогой папа». В последние годы жизни он расплачивался нервной чувствительностью и бессонницей за сосредоточенность мысли и рассеянность искусства. 4 июля 1761 года он умер от паралитического удара.
Его международное влияние было больше, чем у любого другого англичанина того времени, за исключением Уэсли и старшего Питта. На родине он помог сформировать моральный тон Англии времен Джонсона и поднять нравы двора после Георга II. Его этическое и литературное наследие легло в основу романа Голдсмита «Викарий из Уэйкфилда» (1766) и романа Джейн Остин «Разум и чувства» (1811). Во Франции он считался бесконкурентным в английской художественной литературе; «Ни на одном языке, — говорил Руссо, — никогда не было написано романа, равного «Клариссе» или хотя бы приближающегося к ней». 79 Ричардсон был переведен аббатом Прево; Вольтер драматизировал Памелу в «Нанине»; Руссо создал
