В конце 1742 года Грей вернулся в Кембридж, чтобы возобновить учебу. Примирившись с Уолполом, он послал ему (1750) свою «Элегию, написанную на деревенском церковном дворе». Уолпол дал ей несколько частных тиражей; пиратский издатель напечатал ее и исказил; чтобы защитить свой стих, Грей позволил Додсли издать лучшую, хотя все еще несовершенную версию (1751). В этой, одной из лучших поэм века, Грей облек романтическую меланхолию в чеканную классическую форму, заменив «звенящие куплеты» Поупа тихими четверостишиями, движущимися с мелодичным достоинством к своему мрачному концу.

В 1753 году умерла его мать; он написал нежную эпитафию и похоронил себя в поэзии. В оде «Прогресс поэзии» он приветствовал переход муз из Греции и Рима в «Альбион»; он признавался в своем юношеском стремлении соперничать с Пиндаром и просил у Поэзии дара «непобедимого ума». Еще более возвышенная ода, «Бард», видит в поэтах искупительную черту британской жизни, разоблачая порок и тиранию. Эти две пиндарические оды, опубликованные в типографии Уолпола в Строберри-Хилл, были настолько искусственны по форме, настолько заумны по классическим и средневековым аллюзиям, что понять их могли только ученые. Свое одиночество Грей облекал в гордыню. «Я бы не стал писать еще одну [пояснительную] записку, чтобы спасти души всех сов в Лондоне. Все и так прекрасно — никто меня не понимает, и я совершенно доволен». 57 Совы были знакомы с таким свистом в темноте.

Угрюмый в своей комнате в Питерхаусе, Кембридж, слишком бедный и робкий, чтобы жениться, слишком чувствительный для жизненных перипетий, Грей стал меланхоличным интровертом. Некоторые студенты, возмущенные его отстраненностью и достоинством и зная его страх перед огнем, однажды ночью напугали его, крикнув под окном, что зал охвачен пламенем. В ночной рубашке, как гласит спорная история, он высунулся из окна и по веревке скатился в ванну с водой, поставленную проказниками для его приема. 58 В 1769 году он совершил поездку по английским озерам; в написанном им дневнике (написанном удивительно красивым почерком) он впервые дал Англии понять, как прекрасен этот край. Во время другого путешествия, в Малверне, он получил экземпляр «Пустынной деревни»; «этот человек», — воскликнул он, — «поэт». Затем подагра положила конец его путешествиям, а вскоре после этого и жизни (1771).

Некоторое время его репутация была чрезвычайно высока. По общему мнению, в 1757 году он стоял во главе английских поэтов; ему предложили стать лауреатом, но он отказался. Коупер, обойдя Мильтона, назвал Грея «единственным поэтом после Шекспира, имеющим право на возвышенность». Адам Смит, обойдя Шекспира, добавил: «Грей соединяет с возвышенностью Мильтона элегантность и гармонию Поупа; и ничего не нужно, чтобы сделать его, возможно, первым поэтом на английском языке, кроме как написать немного больше». 59 Джонсон восхищался «Элегией», но был достаточно образован, чтобы найти в одах целый ряд недостатков: «У Грея есть некий вид развязного достоинства, и он высок, ходя на цыпочках…. Я признаюсь, что созерцаю его поэзию с меньшим удовлетворением, чем его жизнь». 60

Мы можем с полным правом переиначить этот оракул. Жизнь Грея была несчастливой и некрасивой, начиная со ссоры с Уолполом и заканчивая рассказом о ванне. Самыми благородными ее событиями стали три или четыре поэмы, которые еще многие поколения останутся одними из самых убедительных аргументов в пользу «прогресса поэзии» от Греции до Рима и Альбиона.

IV. СЦЕНА

Чем занимались лондонские театры в эти полвека? В основном это были Друри-Лейн и (с 1733 г.) Ковент-Гарден; небольшие сцены находились в Линкольнс-Инн-Филдс и Гудманс-Филдс; на Сенном рынке был Малый театр для комедий и Театр Его Величества для оперы; в целом в Лондоне было вдвое больше театров, чем в Париже. Представления начинались в 6 часов вечера. Со времен Реставрации публика изменила свой характер: теперь «общество» уходило из театра в оперу. Привилегированные или состоятельные зрители по-прежнему сидели на сцене. В «яме» и галереях помещалось почти две тысячи человек; здесь преобладал средний класс, который своими аплодисментами определял прием и качество пьес; отсюда растущая конкуренция буржуа с романтическими темами. Женщинам доставались все женские роли и многие мужские сердца; теперь началось царствование таких знаменитых актрис, как Китти Клайв и Пег Уоффингтон, которых Хогарт рисовал, а Чарльз Рид писал романы.

Поскольку «первая, великая, правящая страсть актеров, — говорил Гаррик, — это есть», 61 они предпочитали пьесы, приправленные сексом. Парсон Адамс из пьесы Филдинга говорил: «Я никогда не слышал, чтобы христианин читал какие-либо пьесы, кроме «Сознательных любовников» Эддисона и [Стила]»; однако сам Филдинг создавал непристойные комедии. 62 Вольтер описывал театры Англии как «лишенные приличий». Сэр Джон Барнард обратился в Палату общин в 1735 году с просьбой ввести контроль над театрами, утверждая, что «британская нация… теперь так экстравагантно пристрастилась к развратным и праздным развлечениям… что вся Европа удивляется, что итальянские евнухи и синьоры должны получать жалованье, равное жалованью лордов казначейства». 63 Ничего не было сделано в отношении безнравственных сцен и реплик; но когда Филдинг и Гей сделали театр средством политической сатиры, нападая как на Роберта Уолпола, так и на Георга II, министр, обычно терпимый к оппозиции, провел через парламент Акт о лицензировании (1737), предписывающий лорду-камергеру проявлять большую строгость при выдаче разрешений на драматические представления. I

В «Энциклопедии» Дидро из кожи вон лезет, чтобы похвалить пьесу «Лондонский купец», поставленную в Лондоне в 1731 году. Она заинтересовала Дидро тем, что знаменовала собой появление на британской сцене трагедии среднего класса. Французская классическая драма утвердила принцип, что трагедия принадлежит аристократии и потеряет кастовость и достоинство, если опустится до буржуазных сцен. Джордж Лилло пошел на двойной риск: он перенес трагическую драму в дом торговца и написал ее в прозе. Честный купец Тороу-Гуд отстаивает «достоинство нашей профессии» и верит, что «как название «купец» никогда не унижает