— Зат-кнись, — смущённо шепчет блондинка, поспешно отворачиваясь от друга, а Ник лишь смеётся.

А Николас лишь смеётся, покрепче обхватив плечи Ады и толкая её в сторону выхода из комнаты.

— Ну уж нет, принцесса Ада. Мне нужны теперь подробности. Все и как можно больше.

21 глава

Июль, 2012 год. Франция, Париж.

У Адалин скорбь была тихая. Она уже не рыдала, не билась в истерике, не лезла на стену. Тихая, безмолвная — в таком состояние она пугала своих друзей больше всего. Подобно кукле в витрине магазина, она вставала утром, завтракала, одевалась и ехала с отцом. Ада тенью сидела на всех собраниях и мероприятиях. Она словно перестала существовать. Исчезла. Пропала. Оказалась стёрта с лица этого мира. Ада не читала книг, не веселилась с друзьями и даже не пела, закрывшись в своей комнате. Без Дафны ей не хотелось ничего.

Адалин забросили выпечку, не наслаждалась вкусной едой — для неё всё на вкус напоминало если не пыль, то что-то отвратительно безвкусное. Даже по собственному дому Ада передвигалась, словно неприкаянный призрак. Лишь когда чувство голода начинало одолевать её желудок болью, она поднималась с постели, спускалась на первый этаж и лениво плелась в сторону кухни. Ела то, что попадалось на глаза — яблоко, банан или болгарский перец, потому что готовить совершенно не хотелось, как и просить кого-нибудь сделать это за неё. За прошедший месяц она осунулась в лице. Похудела так сильно, что забеспокоилась уже мать. Ада побледнела, и уже перестала походить на ту “принцессу Аду”, о которой говорили в школе или писали в газетах. Не было в ней ни лоска, ни величия, ни аристократической стати. Лишь глубокие тени под глазами, обескровленные губы и ломкие светлые волосы.

Адалин переживает смерть Дафны тихо, но каждый день давался ей с трудом.

Лёжа в постели в первом часу ночи, она часто прокручивала в голове, что привело к такому исходу. Где Адалин оступилась, где ошиблась, где вовремя не среагировала — в конце концов, что такого довело Дафну до самоубийства.

Адалин всегда помнила её лучистой и радостной. Да, бывали моменты, когда Дафна злилась или грустила, когда у неё не было настроения, но никогда это даже не приближалось к той грани, которую Адалин видела в ту ночь. Она закрывала глаза, и видела лицо Дафны так чётко, словно ей не мешал дождь и собственный испуг. Отчаяние, потерянность, одиночество — Ада видела только это. И самое страшно, в её глазах не было страха. Словно она не боялась смерти, высоты под собой и ледяной воды Сены.

Причина такого её поведения должна была быть. Не могла она в один день решить за свою жизнь так просто — по крайней мере, Адалин хотелось в это верить. У неё ведь были такие планы на жизнь! О стольком она мечтала и рассказывала Аде! Неужели, Дафна решила лишить себя всего этого? Оборвать свою жизнь из-за мимолётной прихоти или “плохого настроения”? Нет, Ада точно была уверена, что причина была; и причина это, возможно, слишком ужасная.

Адалин замирает где-то посередине лестницы, ведущей на первый этаж. Сейчас было слишком поздно, но в холле всё ещё горели светильники — на счастье Ады, ведь именно этот свет хорошо падал на гладкие ступени лестницы. Задумчивый взгляд скользнул по высокому потолку, по белым стенам, замирая на слабом свечении лампочек. После всего случившегося, Адалин смотрела на мир в притуплённых серых красках, в нечётких контурах предметах, а сейчас замирает. Дафна так часто была у них дома, что всё вокруг напоминало о ней.

Холл, через который она проходила и восхищённо выдыхала, запрокидывая голову, чтобы получше рассмотреть шикарную люстру и потолочную лепнину, потом перемещались к картинам, собранному рисунком паркету. Она так легко удивлялась, поражалась и восхищалась, что это почти всегда умиляло Аду. Дафна бродила по её дому, словно по музею, раз за разом оставляя за собой “след”. Адалин заходила в гостинную, вспоминая, как здесь на диване они с Дафной играли в УНО. Столовая напоминала ей о весёлых послеобеденных посиделках, когда они делали очередной школьный домашний проект. Кухня, естественно, хранила в себе больше всего воспоминаний. Они всегда собирались тут вчетвером. Громко что-то обсуждали, располагались на стульях, устраивали настоящие кулинарные поединки. Тут всегда было шумно, а теперь…

Тишина давит на уши, когда Ада дёргает на себя ручку холодильника, поджимая губы и доставая из недр холодильника яблоко. Так непривычно пусто и холодно, что в горле тут же встаёт комок. Адалин откусывает от яблока кусок, но глотает пищу с трудом, упираясь ладонью в гладкое покрытие стола. Она не плакала, нет. Скользила взглядом по интерьеру, вспоминая, как всё начиналось здесь. Как здесь зародилась их дружба, как она здесь укреплялась. Адалин прикрывает глаза, пытается абстрагироваться, но каждый раз образ Дафны следует за ней по пятам. С её смехом, голосом, любопытством и улыбкой, её блеском глаз и рыжиной волос.

Не зная, кого винить в её смерти, Адалин каждый раз винила себя.

Это она первая познакомилась с ней.

Это она протянула ей руку.

Это она привела её в свой дом.

Это она… во всём этом виновата она.

Не подойди она к ней в тот день, Дафна была бы жива…

Глубокий вздох царапает горло. Адалин спешно убирает от лица взлохмаченные волосы. Покрепче хватает яблоко и спешит покинуть злосчастную кухню. Она бы сбежала не только из дома, желательно из страны — а ещё лучше, прямо с континента. Просто чтобы воспоминания не обвивались змеёй вокруг шеи, не сдавливали её каждый раз, когда она просыпается посреди ночи. Просто чтобы забыть всё это. Но разве могла она? Могла предать Дафну? Всё, что осталось у Ады — это обрывки воспоминаний, которые она прижимала к своей груди, как самое главное сокровище.

На самом деле, тишина дома была ей на руки. Хотя бы потому что никто её не трогал и не задавал лишних вопросов. Могли смотреть с жалостью и сожалением, могли вздыхать, но никто и никогда не трогал её — даже собственные родители. Отца, кажется, вообще не заботила смерть лучшей подруги дочери. Мать даже слова не сказала, а Эдвард… она верила в его любовь, но сейчас не видела на его лица ни капельки скорби или грусти. По правде говоря, она старалась не пересекаться с ним. В порыве гнева и глубокой дружеской любви, она и его винила в случившемся. В