Адалин уже собиралась свернуть в гостиную, как звуки голосов, разлетевшиеся по коридору, заставляют её остановиться. Прислушаться.

— … ты сделал всё правильно…

Обрывки фраз коснулись её ушей, слишком тихие, чтобы разобрать остальное. И Адалин приходится ступить в другую сторону от гостинной, дальше по коридору. Где находился кабинет отца. Там, сквозь приоткрытую щель двери, пробивался луч света — слишком яркий во мраке коридора.

— … иначе мы бы никак не избавились от этой бедной девочнки…

Адалин жмёт губы, прислушивается, приподнимается на носках, чтобы ступить по паркету тише, чтобы подслушать чуть больше.

— … я горжусь твоей решимостью, Эдвард…

Адалин мелко вздрогнула, с силой прикусив щёку изнутри. Эдвард разговаривал с отцом так поздно в его кабинете? Что за таинственность? Аде пришлось подобраться ещё чуть ближе, прижавшись спиной к стене, и как же ей несказанно повезло, что приоткрытая щель двери была ближе всего к ней. Она стояла так близко, что могла услышать шорох шагов.

— Ты не должен винить себя, Эдвард. Это решение было правильным и необходимым. По крайней мере, теперь, наконец, в доме будет порядок, — Адалин слышит скрип кресла, шелест бумаги на столе. — В конце концов, эта глупая девчонка раздражала меня до безумия.

Адалин сама не замечает, как задерживает дыхание.

“О какой девчонке идёт речь?”

— Если кто-нибудь узнает всю правду, — теперь голос принадлежал Эдварду. — Вся наша репутация разобьётся вдребезги. А если это просочится в сми, то впереди нас ждёт только разорение.

— Люди слишком импульсивны, когда дело касается чужих жизней, Эдвард, — механизм кресла скрипит, по всей видимости, отец откидывается на спинку. — Что мне до жизни какой-то мелкой букашки? — он цокает, а у Ады всё проваливается внутри. — Я купил нашу репутацию, не переживай. Никто и никогда не узнает о том, на что нам пришлось пойти.

— Ты хотел сказать, на что мне пришлось пойти? Что сделал я, когда ты попросил, — в голосе Эдварда скользит обида, граничащая с подступающей злостью. — Ты сказал мне сблизится с ней, влюбить её себя, водить на эти свидания, хотя я не хотел этого. Ты сказал мне сделать… это…

— И ты сделал это, не поколебавшись, не задумавшись о последствиях, верно? — она слышит в голосе отца насмешку. — И я знаю зачем, дорогой Эдвард. Ты надеялся заслужить моё одобрение, моё внимание. Ты надеялся, что сделай ты то, о чём я попросил тебя, я переключу своё внимание с твоей сестры на тебя, верно?

Адалин едва сводит брови к переносице склоняясь поближе к свету из приоткрытой двери.

— Нет, мой дорогой Эдвард. Ты всегда останешься вторым, а Адалин будет первой. Она всегда будет моей наследницей, а ты лишь её тенью.

— Я запятнал свои руки!

— Тихо.

Одним словом отец в момент усмирил разбушевавшегося брата. Эдвард зафырках, но тут же замолк.

— Ты обрёл Дафну, любящую тебя так сильно, что она не замечала твоих очевидных недостатков. И ты обрёл сестру, которая, возможно, впервые дала тебе шанс. И даже несмотря на это, ты пошёл на этот поступок, лишь ради моего… внимания. Ты думаешь, я могу передать компанию такому человеку?

— Ты сказал, что если я избавлюсь от неё, меня ждёт вознаграждение.

— Я не соврал. Напиши на бумажке, какую сумму перевести тебе на счёт.

— Я взял всю грязную работу на себя, — с губ Эдварда рвётся всё равно что рык, его шаги гремят по паркетному полу отцовского кабинета. — Я сблизился с Дафной, когда ты сказал. Я год окучивал её, и ещё год водил по свиданиям. Это сделал я! Ты сказал, что я должен избавиться от неё, и я сделал всё, чтобы она пошла на этот чёртов мост и скинулась! Ты сказал мне изнасиловать её, и я это сделал! И сейчас ты говоришь мне, что во всём этом виноват я?! Ты хотел избавиться от Дафны, потому что она начала оказывать большое влияние на Адалин, чем ты мог терпеть. Ты перестал контролировать собственную дочь, и решил, что проблема решится, когда её бедная и немощная подружка убьёт себя, так?! Это ты убийца! Ты монстр, а не я! В Эдварде бушевала самая настоящая буря, пока до Адалин начал доходить смысл сказанных им слов. Сначала она не понимала — или просто отрицала — о какой девушке идёт речь, но когда очевидное имя начало скользить в разговоре брата, до неё доходит неутешительная правда. Он… изнасиловал её? Он довёл её… до самоубийства? Отец и брат… её отец и её брат… Адалин медленно сглатывает, чувствуя, как вязкая слюна царапает высохшую гортань. Они не могли… не могли быть причастны к её смерти просто потому, что Адалин своими глазами видела, как отец перестаёт обращать внимание на Дафну, а брат помогал, гулял с ней, проводил всё своё время — даже в школе.

Неужели, всё это было фарсом? Разыгранным цирком, лишь ради одной цели?

Убить Дафну. Избавиться от неё?

От этого светлого, жизнерадостного человека, которому не было разницы — богатая Адалин или бедная. От человека, у которого были свои цели в жизни; от человека, который из детского дома смог прорваться в самую востребованную частную школу на полную стипендию? От человека… Какая к чёрту разница, какое влияние Дафна оказывала на неё! Она была человеком — и это было превыше всего. Никто не смел вот так вероломно забирать её жизнь. Лишать её учёбы в университете, ломать её цели, стирать её мир. Никто не смел. Даже её отец, даже её брат…

Адалин тихонько отступает назад, поднимая глаза на дверь и с силой сжимая губы, пока глаза застилает пеленой слёз — уже не скорбных, а злых. Она верила брату, верила отцу, а теперь… разве могла она довериться людям, которые убили Дафну? Могла она сидеть с ними за одним столом и делать вид, что не слышала этого разговора? Могла спокойно гулять по дому?

Ада пятиться назад вплоть до лестнице, по которой взбирается бегом. В складках смятой постели она ищет свой телефон, дрожащими пальцами набирает номер Ника, и выдыхает почти шёпотом:

— Я знаю, кто убил Дафну.

Июнь, 2020 год. Россия, Санкт-Петербург.

Раньше Адалин думала, что смогла бы принять поведение брата. В конце концов, он всеми своими выходками пытался привлечь внимание отца, вызвать у него хоть какие-нибудь эмоции, хотя бы секундный взгляд. Адалин всё это понимала, но лишь устало выдыхала, прикрывала глаза и занималась своими делами. Она понимала все его загулы, истерики и пьянки, но изнасилование Дафны ни понять,