такого рода манипуляции прост, хотя и труден: мы должны вернуть смыслотворчество. Наиболее эффективно, как это ни парадоксально, это сделать, децентрализовав его. Истина, а значит и власть, не принадлежит некоему магистрату, который может быть захвачен преданными марксистскими теоретиками. Она доступна любому, кто готов задавать вопросы и делать работу, чтобы ответить на них, не в теории, которую могут правильно "понять" только высокопоставленные марксистские священники, а через взгляд на то, что доступно каждому: реальность и люди в ней. Истина - это инверсия теории.

Отчасти великолепие Просвещения заключается в том, что это был период децентрализации - особенно в том, что касается владения собственностью, избирательного права и приобретения знаний. После Реформации каждый, кто умел читать, мог самостоятельно изучать Священное Писание и пытаться понять его без посредников-священников. По мере того как разворачивалась научная революция, каждый, кто хотел проверить какое-либо утверждение о реальности, мог изучить данные и бросить вызов любому эксперту. Капитализм позволил проводить такие же экономические эксперименты, а эволюция демократии республиканского типа переосмыслила политическую вселенную схожим образом - управление должно быть минимальным, использовать разделенные полномочия и осуществляться только с согласия управляемых. Если говорить в целом, то это идеи либерализма, который добился огромного успеха. Действительно, вопреки распространенному (реакционному и марксистскому) мнению, этот подход не потерпел неудачу; он просто недостаточно быстро адаптировался к меняющейся информационной среде эпохи массовых и социальных медиа, чтобы обеспечить бесперебойную работу в переходный период. Основополагающие либеральные ценности - свобода, индивидуализм, и защита основных прав - будут еще более необходимы, когда мы будем двигаться вперед через Постмодернизм и все, что за ним последует.

Возможно, великая ирония либерализма заключается в том, что, децентрализуя знания и власть, он ставит людей на более общую почву, чем любая другая система, когда-либо созданная в истории человечества. Именно так. Возможность людей думать и действовать самостоятельно, а не под руководством коллектива, скорее увеличивает, чем уменьшает общее мнение. Великая либеральная децентрализация знаний и власти создает общую чувственность, доступную всем. Знания можно получить из реальности, в которой мы все живем, а не из высказываний священников, экспертов или проклятых теоретиков. Каждый, кто может провести собственное исследование, может сравнить свои записи с записями соседа. Будь то в сфере образования, богословия, экономики или политики, великий либеральный эксперимент предоставил доселе не имевшие себе равных общие возможности. То, что позволяет ему продолжаться, также удивительно просто: правительства существуют для того, чтобы обеспечить права людей - независимо от того, кем они являются - на полноценное участие в каждой из этих сфер на их собственных условиях. Вероисповедание свободно, речь свободна, собственность защищена, полномочия разделены, а избирательное право, в определенных пределах, является всеобщим. E Pluribus Unum - согласно которой каждый человек является личностью, полностью обладающей человечностью, которая считается равной человечности каждого другого человека, - уже является величайшей и наиболее успешной программой разнообразия, справедливости (в смысле создания равного доступа) и инклюзии, которую когда-либо видел мир, и она не нуждается в марксистском обновлении.

Как ни парадоксально, но эта великая децентрализация порождает общую чувствительность, основанную на том, что мы привыкли называть здравым смыслом, и опирающуюся на общую человечность. Либерализм рассматривает всех людей как нечто общее, а внутри этого нечто находится личный индивидуализм и способность быть оптимально мотивированным распорядителем собственной собственности и идей. Ничто из того, что делают марксистские теоретики, не основано на здравом смысле, а марксистская теория уникальным образом призвана уничтожить любую надежду на здравый смысл. Теория описывает мир таким, каким, по мнению марксистских теоретиков, он должен и может быть (не здравый смысл), и ориентируется на теории социального и экономического классового конфликта, в которых "привилегированные" и "маргиналы" находятся в диалектической оппозиции (никакого здравого смысла). Отчасти поэтому они не умеют делать мемы (и писать абзацы, когда пытаются это сделать). Их риторическая вселенная построена на запутанных объяснениях ложной реальности, которая не существует только на бумаге. Она прилипчива только потому, что мы не можем вынести противоречий, которые она живет, чтобы выявлять и преувеличивать в своих целях.

В качестве отступления, возможно, читатель не удивится, узнав, что марксистская теория рассматривает "здравый смысл" как идеологическую конструкцию, созданную и поддерживаемую теми, кто находится у власти, для собственной выгоды. То есть они рассматривают здравый смысл как очередную теорию заговора или как важный аспект какого-то другого заговора, которым они одержимы. Например, "здравый смысл" является "буржуазным" в классическом марксизме, конструктом корыстной белизны в Критической расовой теории, "маскулинистским" и "патриархальным" в Критических подходах к феминизму. Иными словами, эти теории рассматривают само представление о том, что человеческие существа могут иметь какое-то общее представление о мире, о том, как он устроен, и о себе в нем, как применение власти, призванное исключить их "перспективы", под которыми они подразумевают свою теорию. Какой шок. Это, как и все остальное в Теории, инверсия реальности, произведенная людьми, которые исходят из того, что несовершенна именно реальность, а не их собственные представления о ней.

Ключевое убеждение, которого я придерживаюсь и на котором основана вся эта книга и большая часть моей работы, можно кратко выразить польской пословицей "Никогда не пытайся лечить то, чего не понимаешь". Здесь я хочу начать с постановки, как мне кажется, диагноза того недомогания, которое вызвали в нашем мире новейшие разновидности марксистской теории, и, исходя из этого, я надеюсь предложить разумный ответ в виде обновленной общей чувствительности.

Как мы уже подробно обсуждали, в 1969 году неомарксист Герберт Маркузе написал длинное эссе под названием "Эссе об освобождении". Оно состоит из четырех частей, и вторая из них - "Новая чувствительность". Доводы Маркузе вряд ли можно назвать безумными, но то, к чему он приходит, очень мощно. По моему мнению, он эффективно доказывает, что социалистические революции не могут укорениться даже на том уровне сознания, который они должны породить, потому что они происходят в рамках существующей чувствительности - того, что люди считают разумным, а не нечувствительным. Иными словами, Маркузе возлагает вину за неудавшиеся революции прошлого на , неспособных представить себе мир совершенно по-новому (возможно, потому, что он утопичен и является лишь возможностью, которую можно увидеть только в негативном свете, как объясняет и сам Маркузе). Он, как и другие люди того же времени (в частности, Пауло Фрейре), настаивал на том, что если революция несет с собой старые формы угнетения, существующую чувствительность, то она просто воспроизведет старые проблемы в новом виде. Именно такой диагноз Маркузе поставил катастрофе советского социализма, а Фрейре - различным жестоким картельным режимам в Южной Америке.

Социалистическая революция