высказывание может считаться "разумным", если его делает чернокожий, и "неощутимым", если его делает белый, азиат или светлокожий латиноамериканец (но, возможно, не темнокожий). Или, по мере развития диалектики, одно и то же утверждение может считаться "разумным", если оно сделано чернокожим человеком, который верит Критической расовой теории, и "неощутимым", если оно сделано чернокожим человеком, который отвергает Критическую расовую теорию. Американец индийского происхождения может быть разнообразным в одном окружении и неправильным в другом (или считаться "белым"). Черный человек может быть расово черным, но не "политически черным", если он думает сам за себя (так, "белый супремацист"). Позиционность должна быть намеренно задействована, и частью этой позиционности является отношение человека, не только по позиции, но и по принятию или отвержению Теории, к предполагаемым системам власти. Если вы ненавидите систему и согласны с теорией, то вероятность того, что вы будете "разумным", гораздо выше, чем в противном случае, особенно если факторы вашей идентичности совпадают. Это и есть Новая разумность. Именно поэтому практически никто не решает помочь белому человеку в гипотетическом примере с магазином из предыдущей главы.

Такая характеристика может показаться экстремальной или немилосердной, но она соответствует формулировке межсекторальности, которую Креншоу дал в книге "Mapping the Margins" в 1991 году:

Интерсекциональный анализ предлагает как интеллектуальный, так и политический ответ на эту дилемму. Стремясь свести воедино различные аспекты иначе разделенной чувствительности, интерсекциональный анализ утверждает, что расовое и сексуальное подчинение взаимно усиливают друг друга, что черные женщины обычно маргинализируются политикой только расы или только пола, и что политический ответ на каждую форму подчинения должен быть в то же время политическим ответом на обе. 219

То есть, одновременно с четвертым разделом ("Солидарность") "Эссе об освобождении" Маркузе, Креншоу представляет себе межсекторность как Новую Чувственность, основанную на солидарности в переживании угнетения системной властью. В обычной марксистской инверсии реальности она характеризует общество своей эпохи, которое становится все более дальтоническим, как вызывающее "разделенную чувствительность", которую межсекторность попытается объединить. Это, конечно, нонсенс, потому что она намерена сделать это, объединив различные формы неомарксистской политики идентичности под единым новым способом мышления, который и является межсекторной позиционностью. То, кем ты являешься демографически и, особенно, то, кем ты являешься политически, становится новым способом мышления обо всем, и таким образом именно новый пролетариат, который Маркузе искал на протяжении 1960-х годов, обретает свою опору в "маргинальных группах идентичности" с "межсекционным чувством" солидарности против "угнетения" со стороны "системной власти".

Креншоу продолжает, делая то же самое утверждение, о котором говорилось выше, о том, как эта Новая чувствительность относится к идентичности:

Переосмыслив таким образом свою идентичность, возможно, будет легче понять необходимость и набраться смелости бросить вызов группам, которые в каком-то смысле являются для нас "домом", во имя тех частей нас, которые не чувствуют себя как дома. Это требует огромной энергии и вызывает сильное беспокойство. Самое большее, чего можно ожидать, - это то, что мы осмелимся выступить против внутренних исключений и маргинализаций, что мы обратим внимание на то, как идентичность "группы" была сосредоточена на пересекающихся идентичностях немногих. Признание того, что политика идентичности происходит в месте пересечения категорий, кажется более плодотворным, чем оспаривание возможности говорить о категориях вообще. Осознавая межсекторальность, мы можем лучше признать и обосновать различия между нами и договориться о средствах, с помощью которых эти различия найдут свое выражение в конструировании групповой политики. 220

Главная концепция межсекторальности заключается в том, что под своим любимым термином "солидарность" она считает себя объединяющей. Это, конечно, еще одна марксистская инверсия. Линза угнетения, а скорее чувствительность, основанная на его искажениях, выдается за универсальную общность для всех, кто так или иначе угнетен. Теория конфликтов воображается как нечто, способное объединить людей. Разумеется, ничего подобного. Она глубоко поляризует и фрагментирует, и только благодаря глубокому моральному вымогательству "союзничества" и "солидарности" в отношении козлов отпущения, которых она очерняет - правых, белых, мужчин, трудоспособных, здоровых и здоровых, выходцев из западных стран, особенно христиан и американцев, - ей с трудом удается собрать нечто, напоминающее сплоченное движение.

Поэтому под этим понятием межсекторальности отсутствует какая-либо общая чувствительность. Как чернокожий мужчина, он не может относиться к латиноамериканке (или, как они могут сказать, к "латиноамериканской женщине"). Только через угнетение, которое для каждого из них сходно, но принципиально различно (и взаимно поддерживается друг против друга каждым из них), они могут понять друг друга как брат и сестра: они связаны только как Другой в гегелевской диалектике "господин/раб" и в то же время являются Другими друг для друга. Будучи мужчиной (над женщиной), он угнетает ее; будучи латиноамериканцем (над чернокожим), она угнетает его - и так продолжается диалектика. Они могут заявить о своей общей борьбе с "превосходством белой расы", но, будучи чернокожим, он может обвинить ее в "коричневом соучастии" в превосходстве белой расы, а она может возразить, что, будучи угнетенным только в одиночку, как черный мужчина, он не понимает природы человека, страдающего от пересекающихся угнетений. Они могут заявить о фиктивной солидарности в рамках межсекторальной чувствительности, но они не могут разрешить ничего "как я", борясь с другим "как я", чья позиционность должна быть намеренно задействована. Эти противоречия - не загадки, ; это особенности теории марксизма идентичности, навязанные жизни реальных людей, которым без них было бы лучше.

Если главная концепция межсекторности заключается в том, что она считает себя объединяющей через страдания от "угнетения" (кстати, почти все это испытывают люди первого мира), то главная ложь заключается в том, что она предлагает какую-либо реальную общую почву, на которой каждый может стоять. Этот недостаток в конечном итоге фатален для межсекторности и ее попытки стать Новой чувствительностью, которая приведет нас к "определенным историческим возможностям", о которых мечтал Маркузе (коммунизм). (Это может не относиться к "устойчивости", которая ставит другие задачи и потерпит неудачу по другим причинам). Она неизбежно фрагментарна, даже внутри себя. В условиях такой фрагментарности невозможно объединиться. Чтобы противостоять этой злобной бессмыслице, нам нужно вернуться к общему чувству, а это именно то, что уничтожили семьдесят лет культурно-марксистских экспериментов.

Общая чувствительность начинается с принятия реальности и человеческой природы как части этой реальности. То есть здравый смысл начинается с веры в существование различимой истины - не слишком радикальное предложение во вселенной здравого смысла. Мир существует, и люди находятся в нем. Независимо от того, верит ли человек в то, что мы созданы, или в то, что мы эволюционировали, чтобы стать такими, какие мы есть, мы такие, какие мы есть, и здравый смысл принимает