могильников. Необходимо было обратиться к изучению архива А.С. Уварова. Его архив хранится в полном порядке в Отделе письменных источников ГИМ. В составе архива в полном объеме содержатся дневниковые записи о курганных раскопках 1851-1854 гг. Они сделаны в конторских книгах обычного формата. Дневники 1851 и 1852 гг. представляют собой подлинные собственноручные записи производителей раскопок (Медведев, Аляев и др.) и сохранились в единственном экземпляре в ОПИ ГИМ. Дневники 1853 и 1854 гг. написаны писарским почерком в двух экземплярах для ОПИ ГИМ и Археологической комиссии — теперь архив ИИМК в Санкт-Петербурге. А.А. Спицын работал с экземпляром Археологической комиссии, откуда и возникло недоразумение об утрате дневников раскопок 1851 и 1852 гг. Попытки некоторых археологов, например В.А. Лапшина, приписать себе их открытие, не имеют смысла по определению. Вопреки оценке А.А. Спицына, в дневниках достаточно подробно описаны результаты вскрытия курганов: высота, окружность, положение костяка, вещей при нем и сами вещи. Полнота описания, терминология несут на себе отпечаток уровня археологической науки периода ее становления: высота кургана измеряется от глубины залегания погребения, культурный слой называется насыпной землей, скандинавские фибулы с цепочками — курильницами, т.е. кадилами, вятичские височные кольца — скобками и т.п.

Не так безнадежно оказалось и состояние коллекции инвентаря из раскопок А.С. Уварова и П.С. Савельева, по словам А.А. Спицына и Е.И. Горюновой, представляющих собой бессистемную груду беспаспортных вещей, в которой невозможно разобраться. Хранитель Наталья Германовна Недошивина любезно предоставила мне полную возможность ознакомиться с коллекцией А.С. Уварова. Действительно, часть вещей депаспортизована. Прежние хранители пытались разобрать их по категориям: пряжки, височные кольца и т.п. Однако часть вещей, и довольно значительная, сохранилась в виде нашитых на планшеты комплексов с указанием могильников и номеров курганов. Мне беспрепятственно было дозволено сфотографировать всю коллекцию, что я и сделал с неважным, к сожалению, качеством. Работа по изучению коллекции и архива А.С. Уварова позволила составить некоторое представление об истории Плещеевского поозерья.

При обследовании этого региона привелось познакомиться с замечательным представителем старой переславльской интеллигенции. Павел Иванович Логинов, школьный учитель с дореволюционным стажем, проживал в д. Скоморохово под присмотром одной пожилой женщины, уже старушки. Меня привело сюда указание ростовского краеведа А.А. Титова, что при этой деревне имеются «паны». Так во всей Ростовской округе называются курганы. В первое мое посещение я еще недостаточно владел литературой по археологии края. Местные жители направили меня к Павлу Ивановичу, и он сразу разрешил мои сомнения. Скоморохово по писцовым книгам 1629-1630 гг. значилась пустошью. В 1677 г. в ней «живут монастырские работники иноземцы польского полону вкладные». Они вполне могли быть смолянами, т.е. русскими, но поляками по подданству. И до сих пор все окрестное население называет их «панами». Павел Иванович показал себя человеком широких научных и общественных интересов, явно превосходивших уровень рядового школьного учителя. Обладая изумительной памятью, он очень интересно живописал события прошлого. Он был хорошо знаком с местным краеведом, директором Переславльского музея Михаилом Ивановичем Смирновым, в компании с ним и археологом А.А. Спицыным участвовал в некоторых археологических изысканиях, вел дружбу с замечательным писателем Михаилом Пришвиным. Между прочим Павел Иванович показал мне малоформатное фото небольшой горки, по его мнению, городища, которое они обнаружили в походах с Михаилом Ивановичем в 20-е годы за с. Купань. На этом месте я нашел карьер. В дневниках П.С. Савельева здесь отмечалось городище с «насыпной землей» на поверхности — таким термином он определял культурный слой на Александровой горе, городище Клещин и др. Павел Иванович хорошо знал творческие и семейные обстоятельства жизни Пришвина, высоко ценил его талант и в то же время имел основания отозваться о нем довольно нелицеприятно. Когда, по его словам, Пришвин стал грешить доносительством (сделался «доносцем»), переславльская интеллигенция от него отвернулась, и он примкнул к интеллигенции «второго сорта» — таким, как я. Один эпизод в повести М.М. Пришвина «Родники Берендея» в деталях расходится с рассказом Павла Ивановича. Писатель описывает свое участие в археологической экспедиции, организованной М.И. Смирновым. Экспедиция на трех лодках проследовала через Плещеево озеро и р. Векса на озеро Сомино. В ее составе неожиданно для Пришвина оказался известный археолог Александр Андреевич Спицын, «профессор» по его терминологии. Раскапывалось какое-то погребение (в кургане или жальнике) близ д. Хмельники, по П.И. Логинову в урочище Торговище на оз. Сомино. Михаил Михайлович недоволен, что археолог-профессор упорно продолжает раскапывать курган, исследует местность. «Мы, голодные, грязные, совершенно усталые, перестали верить даже, что это — курган. Михаил Иванович, бледный, сидит на пне у сосны.

— О чем вы думаете, Михаил Иванович?

— Я думаю, — отвечает он, — выдержит ли Сонюшка экзамен в Вхутемас?

Павел Иванович рассказывал иначе. Раскопки прервал дождь, и они отошли под елку. При общем молчании озабоченность судьбой своей дочери выразил сам Пришвин, но не Михаил Иванович. Рассказчик передавал это с насмешливо-язвительной улыбкой: писателя занимали интересы отнюдь не научные, а сугубо личные. Это подтверждает и сам Пришвин: «И мы вместе с ним (Михаилом Ивановичем) потихоньку думаем, как бы нам оттянуть неутомимого профессора от кургана, поскорее бы попасть в избу к Павлу, поесть бы, чаю попить и потом бы на сеновал» (М.И. Пришвин. Родники Берендея). Ну, Михаила Ивановича тут он записывает в свои союзники зря, не такой был человек.

В ходе моей работы по изучению археологических памятников на Плещеевом озере произошло некоторое столкновение с Б.А. Рыбаковым. Виновником тут был не я, а Андрей Васильевич Куза. На секторе он делал доклад по плановой, частью навязанной ему Рыбаковым, теме о малых городах Киевской Руси. Рыбаков корректно и не очень, всячески на него давил. У меня с собой оказался лист ватмана с планом археологических объектов на восточном и северо-восточном побережье Плещеева озера, где расположено и Клещино городище. По городу Клещину у меня уже сложилась определенная концепция, и я выступил в защиту Кузы, показывая на плане, что мои данные согласуются с его выводами и подтверждают их. Как он на меня!

— А что конкретно? Масштаба нет!

Показываю внизу справа.

— А!

В общем, Куза, а заодно и я с ним, потерпел полное поражение. Разгоряченные выскакиваем в коридор. Куза в возбуждении размахивает руками. Мне бы промолчать, но тут шило в бок — ну и пошло! Я тоже возмущен, но не так активно, и Додя Беленькая ко мне сочувственно: «Да мы все видели. Только ты