палазит, он Дымок Стлогин».

По ходу дела пришлось постигать науку по уходу за ребенком. Поначалу, пока мама могла сидеть дома, это было не очень трудно. Трудности возникали с кормлением. Голодный ребенок требовал грудь немедленно, но сразу не получалось, и ребенок начинал орать. Пока мама судорожно готовила грудь, я качал дочь на руках и успокаивал:

Припадками болезни женской Словесность русская больна. Лежит в истерике она И бредит языком мечтаний. А хладный между тем Зоил Ей Каченовский застудил Теченье месячных изданий.

 Или:

 Но ты губерния Псковская, Теплица юных дней моих. Что может быть, страна пустая, Несносней барышень твоих? Меж ими нет, замечу кстати, Ни тонкой вежливости знати, Ни ветрености милых шлюх. Я, уважая русский дух, Простил бы им их сплетни, чванство, Фамильных шуток остроту, Пороки, зуб нечистоту, И непристойность, и жеманство. Но как простить им модный бред И неуклюжий этикет?

Ребенок прислушивался, помалу замолкал, а я подбадривал: «Сейчас мы их гвозданем! Мы их гвозданем!» Нелепые словеса были усвоены, и уже начавшая говорить дочь, выходя на кухню, обращалась ко мне с победным видом: «Мы их гизданем!»

По окончании декретного отпуска матери приходилось устраиваться по-новому. У нас оказалась счастливая возможность на день отправлять Анну к родителям Аллы. Не говоря даже о доброжелательной и любезной бабушке Татьяне Ивановне, к внучке очень хорошо относился и дед, вообще, по моим наблюдениям, детей не любивший — бывает такая категория людей. Они тогда, после расселения из коммуналки, получили хорошую однокомнатную квартиру и могли обходиться без излишних помех. У них Анна была счастлива. Но вот ей уже и 3 года. По закону и по обстоятельствам надо определять ее в детский сад. Детсад от ведомства Академии Наук находился в доме на углу улиц Вавилова и Дм. Ульянова. Это недалеко от нас, но как-то обстановка нам не очень понравилась. К тому же Анна очень плохо ела и, вероятно, там голодала, да еще была диковата и плохо, с трудом сходилась со сверстниками.

Особенно тяжело на ней отразился отрыв от мамы с папой, когда детский сад вывезли летом на загородную дачу. В первое же посещение мы с Аллой увидели, что дальше здесь оставлять ребенка нельзя и срочно забрали ее с собой. Когда она снова прильнула к маме, стало понятно, сколько же она здесь претерпела. На даче в Красково, где бабушка с дедушкой снимали помещение, а к ним пристроились и мы, она быстро пришла в норму. Обрадовалась появившейся на небе полной луне: «Луна! Ха-ха-ха!»

«Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — Значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были?»

По четвертому году дочь уже можно было оставить на лето в деревне у моих родителей, и она пребывала там вполне благополучно. В хозяйстве еще была корова и несколько овец. Скотину пасли по очереди. Отец был уже слаб, и очередь приходилось отбывать матери. Анна прибегала на луг к бабушке: «Бабушка! Мы дедушкины щи ели, он лучше твоих сварил». Это отец ее так уговаривал, и у него она не капризничала, как у бабушки: «Не хочу! Не буду!» Вечером она бежала с ломтиками хлеба в руках встречать своих овец. В тесном гурте она возвышалась над ними только своей головкой. И овцы ее знали, так же как и она своих овец, а Алла всегда удивлялась, как она может узнавать овец «в лицо»? Для бабушки было проблемой к вечеру изловить очередного цыпленка для лапши или щей на завтра, и она всегда вслух досадовала на цыплячью увертливость. Однажды Анне в беготне туда-сюда довелось прихлопнуть одного цыпленка калиткой. Бежит: «Бабушка! Вот как их ловить надо! Калиткой!» К великому сожалению, дедушка через год умер, и она его не запомнила.

Наконец разрешился и наш квартирный вопрос. Алле по работе в ведомственной железнодорожной больнице № 3 была выделена 2-комнатная квартира. Переехали на Прибрежный проезд. Окраина, начало канала Москва—Волга против г. Химки, но для нас место достаточно удобное во многих отношениях. Благополучно разрешился вопрос и с детским садом. Близко, и очень порядочные, доброжелательные без претензий воспитательницы. Один раз только одна из них рассказала мне о раздоре с моей Анной, как о курьезном случае. Дитя проявило строптивость по каким-то пустякам.

— Да я никак с ней не справлюсь! Перечит во всем.

— Тебя отец ставил в угол?

— Нет! А у нас нет углов, у нас все комнаты круглые!

— Правда что ли, что у вас комнаты круглые?

А сама живет в этом же доме.

В 70-е годы была принята государственная программа по подготовке и изданию «Сводов памятников истории и культуры» всего корпуса историко-культурного наследия России. Каждый выпуск должен был включать в себя отдельную область России. Ответственным за археологический раздел «Свода» был определен наш Институт. Общая компоновка «Сводов» (сведение в один блок памятников исторических, архитектурно-художественных, археологических) возлагалась на Институт искусствознания. По замыслу разработчиков, «Своды» должны были издаваться в роскошном типографском оформлении: богатые переплеты с золотым обрезом, высокохудожественные иллюстрации и т.п.

Вспоминается забавный эпизод. Случайно за отсутствием нашего начальника отдела мне довелось присутствовать на совещании по «Своду» в Министерстве культуры СССР. Помню фамилию тогдашнего министра — Иванов. Встал вопрос о формировании редакционной коллегии. Единодушно они включили в коллегию себя любимых во главе с министром и академиком Рыбаковым где-то