Может быть, мы попадаем в ад не за те поступки, которые совершили. Может быть, мы попадаем в ад за поступки, которые не совершили. За дела, которые не довели до конца.

Чак Паланик

Голова загружена таким большим количеством мыслей, но ни одну из них Джозеф никак не мог изложить на бумаге. Он сел за руль, взял ветхий дневник, обклеенный старыми наклейками, и чёрную ручку, попытался сконцентрироваться на желтоватой странице… но мысль не хотела вылезать из больной черепной коробки – оставалось только плакать. И вот, сидя за рулём в большой машине и глядя на бескрайний холодный залив Аляски, он утирал слёзы, которые начинали медленно скатываться по горячей небритой щеке. А в чём причина этих слёз? Сколько можно было плакать? Как долго осталось ещё горевать?

Глубокое отчаяние и саморазрушение – это стало для Джозефа неистовой нормой. Раньше было тяжело вытянуть слезу, а сейчас они сами по себе лились нескончаемым ручьём. Он помнил, как его спрашивали, как его дела, а он отвечал с самым спокойным лицом, что всё в порядке.

Но ничего не в порядке.

Уже которую неделю или даже несколько месяцев Джозеф жил с навязчивыми тревогами, с кошмарами по ночам и мнимой надеждой. Почему мнимой? Потому что эта надежда не представляла собой ничего реального – лишь крик в пустоту, улыбка самой смерти или гогот собственной тьмы. И зачем же тогда жить дальше? В чём смысл жизни? Глупый вопрос, задаваемый людьми веками, и главный вопрос в эссентизме. Но почему-то именно в подростковом возрасте часто обострялся этот кризис. Может, это потому, что от таких ещё молодых людей требовали ответы на вопросы, которые они даже вообразить себе не имели возможности? А может, это потому, что человек обретал смысл жизни только с возрастом? А может, он вовсе его никогда и не узнавал? А может, всё дело в безделье, в котором так любили найти выход родители, когда их дети начинали рассказывать о своих проблемах и просить о помощи? Смешно полагать, что именно безделье порождало ночные кошмары, что именно оно повинно в том, что Джозеф просыпался с дрожащими руками и начинал рыдать.

Смешно, но именно так и считала его мама.

Ведь самая большая глупость – обесценивание чужих проблем. Но ещё большая глупость – думать, что они когда-нибудь разрешаться, если уже несколько месяцев этого не происходило, а именно так и думал Джозеф и ничего не мог с собой поделать. А ведь всё становилось только хуже, из-за чего появлялось неимоверное желание свести счёт в проигрыш в этой бесконечной гонке.

И наконец-то умереть.

– Если выпить два литра вина, то можно напиться на всю жизнь.

Тот же самый смех, что и в прошлый раз, заставил насторожиться Джозефа, который и без того был в изнуряющем беспричинном беспокойном состоянии. Он ненавидел это состояние, но не мог с собой ничего поделать: тяжесть прожитых происшествий давила на плечи, точно кто-то повесил рюкзак из гигантской бомбы, готовой вот-вот взорваться и разнести парня на куски.

– Так хочешь моей смерти?

Джозефу до сих было странно разговаривать с Адлером, но при этом видеть лицо Делоры: такое худое, бледное, с большими впадинами под зелёными глазами, с выпирающими костями и ужасно тонкими кривоватыми пальцами. Он понимал, что не только он во всём этом виноват, но и многое другое, однако вина всё глубже и глубже выжигала в груди печать ненависти к себе, несмотря на оправдания. Ему было больно, невероятно больно смотреть в лицо любимой и видеть, что он с ней сделал: этот шрам, горбинка на носу, искалеченное от пуль тело и анорексия. Всё это – его окровавленных рук дело. Его и никого больше.

– Я не умею водить машину, так что поживи ради меня ещё немного, – самовлюблённо заметил Адлер, усаживаясь рядом с Джозефом и делая глоток вина.

Тот лишь нервно прикусил губу и, нажав на газ, сосредоточился на дороге, ведь на пассажирском сиденье лежал гроб Хэмфри. Порой ему казалось, что кто-то смотрел ему в спину взглядом, больше полным ужаса, чем непонимания или укора: так смотрел Хэмфри на брата, который впервые вместо заботы проявил равнодушие, а вместо любви – бесчеловечность. Руки до сих пор дрожали, как бы Джозеф ни сжимал руль, а сердце учащённо билось, ведь в голове постоянно крутились воспоминания о том, как он убил своего маленького брата. А до этого – трёх людей, чтобы спасти Делору. А далеко в прошлом – ещё одного человека, чтобы сохранить собственную жизнь.

Он старался стать лучше, проходил через все препятствия в своей жизни за последний год, в котором произошло так много важных событий: от самых приятных до самых кошмарных. Но самое главное – это непрерывная работа над собой, которая, конечно, давала результаты, но её «непрерывность» будто бы ломала всю внутреннюю сущность Джозефа. Шаг за шагом он терял свои изюминки, те неповторимые частички, которые делали его особенным. Он так старался контролировать свои эмоции, что стал слишком спокойным и добрым, слишком неинтересным ни для других, ни для себя.

Он так старался, что очень сильно устал – посидел, подумал и осознал, что любил жизнь меньше, чем год назад…

– Мои соболезнования.

– Чему? – устало спросил Джозеф, потому что вряд ли Адлер испытывал хоть каплю вины за то, что занял место Делоры в её же теле.

– Твоему разуму, – так широко улыбнулся сосед, точно всем видом показывал, как сдерживал смех.

– Очень смешно, – сжал челюсти парень.

– У тебя очередной депрессивный эпизод?

Джозеф горько усмехнулся.

– Депрессивный эпизод? Ад, у меня депрессивный сериал, и мы только на первой серии первого сезона.

В этот раз Адлер громко рассмеялся, будто не слышал ничего смешного, чем печальная шутка жизни.

– Как скоро мы доедем?

– Тебе так не сидится на месте? – раздражённо прошипел Джозеф.

– Нет, мне просто надоедают призраки, двигающиеся за нашей машиной, – пожал женскими плечами Адлер. – Даже сейчас тьма преследует нас.

Джозеф не мог с уверенностью утверждать, что «нас» это просто личности Делоры, а не сам Джозеф с Адлером. Ему вообще не нравился этот безумный тип, который разговаривал ртом Делоры и двигал её телом, но Джозеф понимал, что ничего сделать не мог: своим присутствием он только ломал любимую ещё сильнее, поэтому он под предлогом похоронить своего брата решил отвезти её к Филис или к Элрою, если она вдруг полюбила этого чёртового психолога. Джозеф всегда верил ей и никогда не замечал того, чтобы Делора изменяла ему, кроме, конечно, того случая, когда она сбежала в лагерь и встретилась там с Элроем. Парень предполагал, что тогда Делорой завладела другая личность, которая и влюбилась в Элроя, либо сама Делора оказалась настолько одинока, что без любви не могла жить и нашла её в другом человеке. И Джозеф не был уверен в том, что, пока он отсутствовал в жизни любимой, она не решила вновь найти недостающий фрагмент любви в Элрое. Но какие у неё отношения с Филис?..