— Малькольм, где Оливия может найти Холдена прямо сейчас?

— Не знаю. Но, — он с самодовольной улыбкой постучал по телефону, — у меня как раз есть его номер, прямо тут.

Холден, или «Холден Милая Попка», как он значился в телефонной книге Малькольма, как раз завершал свой доклад. Оливия застала последние пять минут: что-то о кристаллографии, что она не понимала и не хотела понимать, — и была совершенно не удивлена тем, насколько талантливым, харизматичным оратором он оказался. Она подошла к кафедре, как только Холден закончил отвечать на вопросы, и он улыбнулся, увидев, что она поднимается по ступеням. Казалось, он был искренне рад ее видеть.

— Оливия. Моя сводная соседка!

— Точно. Да. М-м, отличный доклад. — Она приказала себе прекратить теребить собственные руки. — Я хотела задать тебе вопрос.

— Речь о нуклеиновых кислотах на четвертом слайде? Потому что я сам не понял, что говорил. Слайд делала моя аспирантка, а она намного умнее меня.

— Нет. Вопрос об Адаме…

Лицо Холдена прояснилось.

— Ну, вообще-то это насчет Тома Бентона.

Его лицо так же быстро помрачнело.

— Что насчет Тома?

Вот да. Что именно насчет Тома? Оливия не знала, как подобраться к теме. Она даже не знала, что именно хочет спросить. Конечно, она могла бы выложить Холдену всю историю своей жизни и умолять его решить все проблемы за нее, но почему-то это не казалось хорошей идеей. Она на мгновение задумалась, а затем решила начать вот с чего:

— Ты знаешь, что Адам думает переехать в Бостон?

— Ага.

Холден, скорчив гримасу, указал на высокие окна аудитории. Там виднелись огромные зловещие тучи, угрожавшие разразиться дождем. Ветер, уже холодный в сентябре, раскачивал одинокое дерево гикори.

— Кто не захочет переехать сюда из Калифорнии? — усмехнулся он.

Оливии нравилась смена погоды, но она оставила эту мысль при себе.

— Как ты думаешь… Как думаешь, он будет тут счастлив?

Холден с минуту пристально смотрел на нее.

— Знаешь, ты уже стала моей любимой девушкой Адама… Не то чтобы их было много, ты — единственная женщина за примерно десять лет, которая смогла конкурировать с компьютерным моделированием, но этот вопрос дает тебе пожизненное звание первой. — Он на минуту задумался. — Я думаю, что Адам мог бы быть счастлив тут… по-своему, конечно. Хмуро и уныло счастлив. Но да, счастлив. При условии, что ты тоже будешь тут.

Оливии пришлось сдержаться, чтобы не фыркнуть.

— При условии, что Том будет хорошо себя вести.

— Почему ты так говоришь? О Томе? Я… я не хочу совать нос в чужие дела, но в Стэнфорде ты предупреждал меня, чтобы я была осторожнее с Томом. Ты… не любишь его?

Он вздохнул.

— Не то чтобы не люблю… Хотя и правда не очень. Скорее, я ему не доверяю.

— Но почему? Адам рассказал мне, что делал для него Том, когда ваш научрук вел себя жестоко.

— Видишь ли, вот отсюда и проистекает большая часть моего недоверия. — Холден потеребил губу, словно раздумывая, стоит ли продолжать. — Том неоднократно вмешивался, чтобы спасти задницу Адама? Конечно. С этим не поспоришь. Но во-первых, как возникали такие ситуации? Наш научрук был тот еще фрукт, но он был не склонен контролировать каждую мелочь. К тому моменту, как мы стали его аспирантами, он, известный мудак, был уже слишком занят, чтобы вникать в повседневные дела лаборатории. Вот почему у него были аспиранты вроде Тома, которые руководили такими, как Адам и я, и фактически всей лабораторией. И все же наш научрук узнавал о каждой мелкой ошибке Адама. Каждые несколько недель он приходил, говорил Адаму, какой он неудачник, потому что взял не тот реагент или разбил мензурку, а затем Том, самый верный его постдок, публично вступался за Адама и спасал положение. Это была пугающе отработанная схема, и она касалась только Адама, самого многообещающего аспиранта нашей программы. Он был обречен на успех и все такое. Поначалу это вызывало у меня некоторые подозрения, я думал, что Том целенаправленно саботирует Адама. Но в последние годы я задумался, а не хотел ли он чего-то совсем иного.

— Ты говорил об этом с Адамом?

— Да. Но у меня не было доказательств, а Адам — ну, ты его знаешь. Он упрямо, непоколебимо верен людям, и он был безумно благодарен Тому. — Холден пожал плечами. — В конце концов они закорешились и близко дружат с тех пор.

— Тебе это неприятно?

— Само по себе нет. Я понимаю, что это может показаться ревностью, но правда в том, что Адам всегда был слишком сосредоточенным и целеустремленным, чтобы иметь много друзей. Я был бы счастлив за него. Но Том…

Оливия кивнула. Да. Том.

— Зачем он это делал? Что за… странная вендетта?

Холден вздохнул.

— Вот поэтому Адам отмахнулся от моих подозрений. Тут действительно нет ясных причин. На самом деле, я не думаю, что Том ненавидит Адама. Или, по крайней мере, все не настолько просто. Но я верю, что Том умный и очень, очень хитрый. Вероятно, здесь есть зависть, желание воспользоваться Адамом, может быть, получить контроль или власть над ним. Адам склонен преуменьшать свои достижения, но он — один из лучших ученых нашего поколения. Иметь влияние на него — привилегия и немалое достижение.

— Ага. — Оливия снова кивнула. В ее сознании зародился вопрос, который ей хотелось задать: — Зная все это, зная, как важен Том для Адама, если бы у тебя было доказательство того, какой Том на самом деле, ты бы предъявил его Адаму?

К его чести, Холден не спросил, что за доказательство или доказательство чего. Он пристально, вдумчиво всмотрелся в лицо Оливии и заговорил, осторожно подбирая слова:

— Я не могу ответить на этот вопрос за тебя. Не думаю, что мне следует это делать. — Он побарабанил пальцами по кафедре, словно глубоко задумавшись. — Но я хочу сказать тебе три вещи. Первое, что ты наверняка уже знаешь, Адам прежде всего — ученый. Как и я, и ты тоже. А хорошая наука случается лишь тогда, когда мы делаем выводы, основанные на всех имеющихся доказательствах… Не только тех, которые просты или которые подтверждают наши гипотезы. Согласна?

Оливия кивнула, и он продолжил:

— Второе — то, о чем ты можешь знать, а можешь и не знать, потому что это связано с политикой в академических кругах. Это нелегко понять, пока не придется раз в две недели высиживать пятичасовые факультетские собрания. Но вот в чем дело: сотрудничество Тома и Адама приносит больше пользы Тому, чем Адаму. Адам — главный исследователь по гранту, который они получили. Том… ну, его можно заменить. Не пойми меня неправильно, он очень хороший ученый, но большая часть его славы связана с тем, что он был любимцем нашего бывшего научного руководителя. Он унаследовал готовую лабораторию, хорошо отлаженный механизм, и теперь просто поддерживает ее в рабочем состоянии. Адам создал свою собственную линию с нуля, и… я думаю, что он склонен забывать, насколько он хорош. Что, наверное, и к лучшему, потому что он и так несносен. — Он фыркнул. — Можешь себе представить, что он вдобавок был бы высокого о себе мнения?