— А пирог-то подгорел! — сверкнул глазами Платон.

— Я думала, ты тут разучился разговаривать, — улыбнулась Вера. — Что ж до сих пор-то молчал?

— Предлога не было!.. — И, погрустнев, добавил: — Только зря ты сюда приехала! Ничего у нас с тобой не получится!

— Почему? — встревожилась Вера.

— Опять социальное неравенство. Ты у нас вон кто — официантка! А я-то всего-навсего — шнырь!

— Кто-кто? — не поняла Вера.

— Шнырь, по-нашему — уборщица!

— Как же я так промахнулась? — ужаснулась Вера. — Ехала к пианисту, а приехала… к уборщице.

— Да, я тебе не ровня! Ты не обидишься, если я еще немного поем?..

Ночь миновала. Стрелка на циферблате добралась до шести часов утра. Поселок начал просыпаться. В доме на Лесной улице надсадно задребезжал будильник и даже стал приплясывать.

Но Вера и Платон, которые спали в одной постели и на одной подушке, не услышали тревожного сигнала. Они продолжали спать».

Описанную сцену, на экране разворачивающуюся почти без слов, но под щемящую музыку Андрея Петрова, можно признать вершиной всего фильма. Кстати, там долгое молчание жадно ужинающего Платона и любовно обслуживающей его Веры прерывается репликой про подгоревшую «котлетку», а не пирог. И когда коротко стриженный Басилашвили произносит эту фразу, бросает вилку в тарелку и откидывается на спинку стула в ожидании следующего блюда, он выглядит как вылитый Роберт Де Ниро — великий голливудский актер, в те же самые годы игравший в кино сплошных преступников и маргиналов.

Конечно, очень силен и финал картины с Платоном и Верой, спешащими по безлюдной снежной пустыне на зону, к утренней поверке, опоздание на которую будет приравнено к побегу. Сцена сопровождается закадровым звучанием песни в исполнении Людмилы Гурченко на музыку Андрея Петрова и стихи Эльдара Рязанова:

Живем мы что-то без азарта,

однообразно, как в строю.

Не бойтесь бросить всё на карту

и жизнь переменить свою.

Какими были мы на старте!

Теперь не то, исчезла прыть.

Играйте на рисковой карте,

не бойтесь жизнь переломить!

Пусть в голове мелькает проседь —

не поздно выбрать новый путь.

Не бойтесь всё на карту бросить

и прожитое — зачеркнуть!

Из дома выйдя в непогоду,

взбодрите дух, пришпорьте плоть.

Не бойтесь тасовать колоду,

пытайтесь жизнь перебороть!

В мираж и дым, в химеры — верьте!

Пожитки незачем тащить.

Ведь не уехать дальше смерти —

стремитесь жизнь перекроить.

Печалиться не надо вовсе,

когда вам нечем карту крыть…

Вы на кон бросить жизнь — не бойтесь.

Не проиграв, не победить!

Историю с отпущенным на ночь зэком, которому могли припаять новый двухгодичный срок за утреннее опоздание, Брагинский и Рязанов услышали от других знаменитых кинодраматургов, большую часть жизни писавших вдвоем, — Валерия Фрида и Юлия Дунского. В 1944 году они были арестованы по обвинению в антисоветской деятельности. После отбытия срока Дунский и Фрид жили на поселении в нескольких километрах от лагеря, одним из заключенных которого был поэт Ярослав Смеляков. Однажды его отпустили навестить Фрида и Дунского, но после обильных совместных возлияний по этому случаю все трое проспали час подъема. А потом изо всех сил бежали на зону, ровно как Платон и Вера в фильме Рязанова.

Платона Рябинина осудили за убийство по неосторожности, которого он не совершал. Признав себя виновным, Платон спас от суда жену (микроскопическая роль Аллы Будницкой) — именно она сидела за рулем автомобиля, в котором ехали супруги и под колеса которого попал некий несчастный. Эту историю соавторы также позаимствовали из жизни: что-то подобное произошло с Микаэлом Таривердиевым и его недолговременной пассией актрисой Людмилой Максаковой; только композитора, к счастью, не посадили.

Как часто бывает в кино, фильм начали снимать именно с последней — наиболее сложной и важной — сцены. Ну да зато вся предшествовавшая катарсическому завершению история любви снималась более или менее в хронологическом порядке.

«В „Вокзале“ два финала: летний финал и зимний финал-эпилог, — вспоминала Людмила Гурченко. — Первые съемки фильма начались с зимнего эпилога. А самый последний съемочный день — летний финал. Летний финал снимался в августе, на улице было +8°.

Через всю картину в кадре два актера. Два актера? Обман зрения. За этими двумя огромная махина — Вокзал. Он главный персонаж фильма о любви. Этот „неодушевленный предмет“ дышит, кипит, капризничает почище, чем самая несносная кинозвезда. У него свои планы, расписания, опоздания, свидания и расставания. И вот сейчас на этом вокзале произойдет двойное расставание — и кинематографическое в сцене, и человеческое за кадром. Все готово, и только нет поезда. Вполноги проходим мизансцену — для оператора, для техники. Большая сцена одним куском с многочисленными переходами. Люди несут в руках осветительные приборы, провода, кабели. А поезда нет и нет. Исчезло тусклое солнце. Пошел холодный мелкий дождь. Узнаем, что по каким-то причинам поезд сможет быть в кадре вместо получаса только двадцать минут. Успеем? Бьет колотун. Мы с Олегом Басилашвили, как две собаки на зимовке, которым не дают есть, чтобы не заснули перед важной дорогой, ходим туда-сюда, дрожим от холода и нервной трясучки. Последняя самая важная сцена прощания — выдержать, сыграть! Она наинакаленнейшая. А я уже не могу. Кончаются физические силы, а главное — вера в себя. Она иссякает на глазах. Еще несколько минут, и внутренний поезд моего финала промчится мимо. У меня лицо голубеет от холода и от этой нервной трясучки. Ах, как мне нужно немножко, ну совсем немножко тепла и веры. Нина, ну скажи, что веришь, что мы проскочим. Неужели мне только кажется, что я не выдержу? Почему ты так спокойна? Я смотрю на Эльдара. И вижу только абрис крупного торса, стянутое серое лицо, а в воспаленных от бессонницы глазах — боль и сопереживание. Как важна сцена, как важна! Сколько же может держать на плечах эту железную „шарманку“ наш оператор Вадим Алисов? Он хоть и молодой, но сейчас совсем не тот, что был поначалу. Его прекрасные бархатные глаза, доставшиеся от красавицы мамы, знаменитой „Бесприданницы“, сузились и обесцветились. Ну что там с поездом? Еще не показался? Черт, черт, черт! Вот уже и самый терпеливый в мире партнер проявляет беспокойство. Какой интересный человек. Я бы на его месте возненавидела меня на всю жизнь за проклятое дерганье, раздражительность, придирчивость. Я бы на вашем месте, Олег Валерианович, послала бы меня далеко-далеко. А вы терпите. Интересно… работали с актером, работали, общались-общались, давились и лобызались в тесных купе в любовных сценах, но так и остались