— Зря вы ругаетесь, господин, — донеслось с башни, — молодой граф велел его сегодня не беспокоить, но если вы будете требовать, то я, конечно, его позову.

— Побыстрее, олух, побыстрее.

А ветер не унимался, солдаты стали рубить ветки и кусты в земле графа. И Волков им того не запрещал. Солдатам нужно было греться и готовить себе завтрак. Ну а граф… Граф простит его за такую малость, как хворост и кусты. Тем более, что время идёт, а графа всё нет. Солдат с башни уже давно прокричал, что графа разбудили и передали, что под воротами замка его ждёт рыцарь.

Волков давно слез с коня, расположился у огня на раскладном стуле и ждал, попивая вино, что велела положить в обозную телегу умница Бригитт. И вот, когда небо уже стало сереть на востоке, ворота заскрипели и тяжело растворились. Из них выехали несколько верховых и вышел десяток пеших людей. Все при железе и доспехах.

Волков сел на коня, знал, что граф спешиваться не будет и не хотел говорить с ним пешим, разговаривать, глядя снизу вверх. Сел и поехал к графу навстречу.

Они поклонились друг другу. И граф спросил весьма меланхолично:

— Отчего же вы так нетерпеливы, дорогой мой родственник? Отчего не могли подождать до утра?

Волкова, признаться, даже восхитило самообладание этого мерзавца.

— Как же мне быть терпеливым, если ко мне приходят вести, что графу нехорошо, — Волков старался говорить так же спокойно.

Теодор Иоганн, девятый граф фон Мален, молчит, и Волкову приходится задавать ему вопрос:

— Или меня обманули? С вашим отцом всё в порядке?

— Граф занедужил, — наконец отвечает Теодор Иоганн.

— А как чувствует себя графиня? — не отстаёт от него Волков.

Теодор Иоганн снова молчит, словно думает, что ему ответить, а кавалеру неймётся, он торопится:

— Что же вы молчите, дорогой родственник? Скажите же, что с графиней?

— Графиня тоже нездорова, — всё-таки выдавливает молодой граф.

— Ах, как жаль, — сухо и холодно произнести Волков, — что же приключилось с ними, что за хворь у них?

— Кажется, они выпили дурного вина, — опять меланхолично, словно о какой-то безделице говорит Теодор Иоганн и смотрит куда-то в сторону.

— Дурного вина? — переспрашивает Волков.

— Да, кажется, вино было кислым, — кивает граф.

— Я хочу видеть графиню, — говорит ему кавалер.

— Она больна, — отвечает Теодор Иоганн. — Да и спит, наверное.

— Я хочу видеть графиню, — твёрдо повторяет Волков.

— Вы же не пойдёте в замок один, — с ухмылкой говорит молодой граф, — вы ведь потащите за собой всё своё войско. Вы переполошите весь замок.

— Так пусть она сама выйдет сюда.

— Говорю же вам она больна, лежит в постели! — граф уже повышает голос.

— Так распорядитесь нести её сюда вместе с постелью! — Волков повышает голос тоже.

Лицо молодого графа кривится от неприязни, и он, чуть повернув голову, говорит одному из своих приближённых:

— Георг, соблаговолите сообщить графине, что её ждёт брат, и если она сочтёт нужным, то пусть придёт.

Приближённый сразу повернул коня и поехал к воротам. А пока граф не уехал сам, Волков тоже распорядился:

— Бертье, друг мой, возьмите двадцать людей и десять стрелков, станьте, пожалуйста, у ворот, а то не ровён час, они захлопнутся у нас перед носом.

— Как пожелаете, кавалер, — сразу откликнулся ротмистр. И тут же кричит: — Сержант Леден, за мной, к воротам! Хилли, дай ему в помощь десять стрелков.

— А вы, граф, — продолжает Волков теперь уже весьма учтиво, — соблаговолите побыть со мной.

— Что? Зачем это?

— Затем, что я хочу увидать свою сестру живой, — отвечает кавалер спокойно. — И пока я свою сестру не увижу, будете вы при мне, здесь.

Граф замер в седле, смотрит на кавалера с нескрываемой ненавистью. Но Волков не отводит глаз, он повторяет про себя слова епископа: «Главное, не делайте глупостей». Но всё-таки малую глупость совершает, не сдерживается и произносит:

— Молите Господа, чтобы я увидал свою сестру живой, иначе вы и в титул вступить не успеете.

Граф, высокомерно дёрнув подбородком, отворачивается. Ничего ему не отвечает.

Так они и ждут сидя на конях, совсем рядом, но не глядя друг на друга и не разговаривая друг с другом.

Ждут долго, Волков уже начинает думать, что стоит, может, и поторопить людишек графа, но тут из ворот замка выходит какая-то баба. Нет, то не его красавица Брунхильда. Баба весьма крупна, платье на ней огромно. И не поклонись ей Бертье, который был у ворот, Волков подумал бы, что это какая-то вовсе неизвестная ему женщина. Она шла осторожно по раскисшей от теплого ветра дороге, шла вразвалку и поддерживала большой живот. И это была именно Брунхильда. Она сильно, сильно поменялась, с тех пор как кавалер её видел. Ни слуги, ни служанки с ней не было. Это с графиней-то. Во всём замке не нашлось слуги, чтобы поддержал беременную жену графа, когда та шла по скользкой дороге. Первым додумался фон Клаузевиц, он пришпорил коня и быстро поехал к ней, соскочил возле Брунхильды наземь, стянул с себя плащ и накинул ей на плечи, она ж и вправду была в одном платье. Сам же молодой рыцарь протянул ей руку, как положено в перчатке и через плащ, чтобы женщина могла на неё опереться.

Там за ним и Максимилиан подъехал тоже стал помогать. Так они и довели её до кавалера и графа. Она сразу кинулась к Волкову, стала руку ему целовать, едва он перчатку успел снять. Он тоже с коня склонился и поцеловал её, а Брунхильда и говорит:

— Слава Богу, услыхал мои молитвы Господь, прислал вас. Уже не думала, что увижу свет, — она поглядела на графа с ненавистью. — Родственнички меня заперли в спальне, ни доктора, ни слуг ко мне не допускали со вчерашнего. Думали, что помру я. Надеялись. Не явись вы в такую рань, так они поняли бы днём, что недотравили меня, так удавили бы. До вечера бы я не дожила.

Волков взглянул на графа. Лицо того было абсолютно спокойно, бесстрастно. На все упрёки ему было плевать; что там бормочет эта пузатая баба, он граф и родственник курфюрста.

— Дорогой родственник, надеюсь я вам больше не нужен? — всё так же хладнокровно спросил граф у Волкова.

— Нет, граф, — отвечал кавалер, едва сдерживаясь. — А вы, сестра, поедете со мной в Эшбахт.

— Да уж, здесь не останусь, — заверила Брунхильда. И тут же продолжила, обращаясь к Теодору Иоганну. — А вы, родственник, пришлите мне в Эшбахт мою карету. И