Кавалер похлопал купца по плечу:

— Спасибо, дорогой родственник, обязательно скажу, если будет нужда.

Но, как он ни любил деньги, сейчас он о них не думал. Сейчас он вообще ни о чем не думал, думал лишь про Брунхильду. Не про беременную жену, что шла за ним, заливаясь слезами, не про прекрасную Бригитт, которая пыталась протиснуться к нему через многих людей, что были у выхода. Нет, только про распутную и взбалмошную девку, что встретил в поганой харчевне в убогом местечке Рютте. Когда-то Волков думал, что будет она ему большой опорой, когда станет графиней, что и сама станет счастлива. Шутка ли — графиня! Но никак он не мог подумать, что всё может закончиться вот так вот. «Занемогли после обеда». Так было сказано в письме, что писал её паж. Что это значит? Что это такое?

Как это могло быть? «Занемогли после обеда!»

«Ух, змеиное семя Маленов!»

Кулаки у рыцаря сжались, лицо стало страшным. Нет, никогда у него не было к Брунхильде тех чувств, что он испытывал к Бригитт.

Но как это ни странно, взбалмошная и капризная, всё-таки она была для него не чужой. И даже не из-за ребёнка, что носила под сердцем, а просто потому. Просто была близкой ему, родной, и всё. Такой же близкой, к примеру, как сестра Тереза. Возможно, всё от того, что не так уж много было у него близких людей до последнего времени. Раньше у него их совсем не было. Товарищи по разным воинским корпорациям, других людей он, в общем-то, и не знал. Вот Брунхильда и оказалась ему близкой. Настолько близкой, что кое-кому могло и не поздоровиться, случись с нею что-то.

А на улице, на главной площади города праздник, всюду, всюду толпы хмельного народа, ни карет, ни коней не найти. Все встречные его узнают, все его поздравляют. Он отвечает всем через силу, улыбается через нежелание.

Только Богу известно, в каких проулках кареты поставили. А ему очень, очень хотелось быстрее узнать, что там с его Брунхильдой, потому что из письма не ясно, насколько она плоха, насколько занедужила.

В общем нашли и коней и кареты, стали садиться, и несмотря, что уже сумерки, потихоньку собирались, всё-таки уезжали.

Отец Теодор, хоть и стар был, без шапки в холод был на улице, нашёл Волкова, когда тот уже был в седле, и крестил его, повторяя:

— Не делайте глупостей, сын мой, не делайте глупостей. Как всё выведаете, так сразу езжайте ко мне.

А Волков всё кивал ему и кивал.

Так и поехали. Сначала поехали в Эшбахт. Карл Брюнхвальд по своему обыкновению советовал, прежде чем ехать в Мелендорф к графу, взять хотя бы сотню солдат.

А Волков давно уже понял, что Карл много в жизни повидал и дурного не посоветует.

Глава 35

Пажу Её Сиятельства графини фон Мален Теодору Бренхоферу было совсем немного лет. Четырнадцать-пятнадцать не больше. Может от этого, как только он увидал кавалера, сразу стал плакать.

— Ну, — говорил Волков, строго, — будет вам, рассказывайте, что случилось.

— Уже не знаю, что и говорить, — сквозь слёзы лепетал паж. — Они сели обедать в малой зале… В большом зале совсем редко они обедали из-за склок.

— Кто они?

— Граф с графиней.

— Дальше!

— А я пошёл в каминную залу, граф не любил, когда я был при обеде, а с ними остался только лакей. Прислуживал. Я подождал, а потом через час пробежал лакей, он людей звал, говорил, что графу дурно. Я побежал в залу, а там граф. Лицо всё его было красным, он в кресле сидел. Почти лежал ноги вытянув, голову запрокинул и дышал, дышал так. А графиня. Графиню мутило, её рвало.

Волоков слушал внимательно, не перебивал мальчишку, так же слушали сбивчивый рассказ пажа и госпожа Эшбахт, и госпожа Ланге, и Карл Брюнхвальд, и брат Ипполит.

— Графиню, значит мутило и рвало? — только и спросил кавалер.

— Но она со мною говорила. Говорил, чтобы скакал я к вам. И говорила, чтобы вы забрали её из Мелендорфа.

— Что ещё она говорила?

— Говорила, что вино было горьким, и что вам нужно поторопиться.

— Значит, вино горьким было? — медленно переспросил Волков.

Госпожа Эшбахт при этих словах, не произнеся ни звука, ни с кем не попрощавшись, повернулась и пошла наверх в свои покои, за нею направилась и мать Амелия. Когда они скрылись наверху, Волков тихо процедил сквозь зубы:

— Змеиное семя. Даже дослушать про отца не захотела. — Он повернулся к пажу. — Значит графиня вас послала ещё днём?

— Днём, ещё в обед.

— Карл, — сразу произнес кавалер, — молодой граф может заартачиться.

— В замке Мелендорф солдат двадцать не больше, — сразу отозвался ротмистр. — Я велел собрать сотню. Пойдут мои, пять десятков возьму у Рене и пару десятков у Рохи. Думаю хватит. Утра, как я понимаю, ждать не будем?

— Нет, выступаем сейчас же.

— Тогда велю взять побольше ламп, одну телегу в обоз и коли дадите масла, приготовлю сотню факелов, — отчеканил Брюнхвальд. — Думаю, дорогу не потеряем, до утра будем в Мелендорфе. Через час можем выступать.

— Берите всё, что нужно, — сказал ему кавалер, и добавил пажу, — вы поедете со мной.

Дорога до замка графа оказалась нелёгкой и не только из-за ночной темноты. Ещё к вечеру стал дуть сильный юго-восточный ветер. Он-то и принёс тепло. Крепкие дороги сразу развезло. Люди и лошади скользили по мокрому льду и по грязи. Тем не менее ещё до рассвета они были в Мелендорфе. Прошли по улицам городка, пугая сонных горожан, и подошли к воротам замка.

— Эй, стража! — зычно заорал Максимилиан.

— Кто такие? — донеслось с башни тут же, видно, приближение отряда для стражников не было неожиданностью. Огни ламп, что несли передовые солдаты, были видны издалека.

— Кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт желает говорить с графом фон Мален.

— Граф почивает, — кричали с башни.

— Так сходи и разбуди.

— Не велено, — отвечали с башни. — Ждите утра. Небось оно скоро.

Епископ говорил ему не делать глупостей. Это сказать легко, а попробуй удержись, если внутри тебя всё клокочет от злобы.

Волов подъехал ближе к воротам:

— Эй, ты, если не позовёшь сюда графа сейчас же, я тотчас же велю своим людям срубить хорошее бревно и начну ломать ваши ворота. До рассвета я, может, их и не сломаю, но когда сломаю, клянусь Святым Писанием, первое, что я сделаю, так это своею секирой размозжу тебе башку… Слышишь,