И. Тургенев не верит в Бога. Он по-западнически презирает Россию. Герой его романа «Дым» Потугин рассуждает так: «Наша матушка Русь православная провалиться бы могла в тартарары и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы родная; всё бы преспокойно оставалось на своём месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты не нами выдуманы».

Тургенева приводит в ярость отзыв Достоевского о немцах: «Знаете ли какие здесь плуты и мошенники встречаются? Право, чёрный народ здесь гораздо хуже и бесчестнее нашего, а что глупее, то в этом сомнения нет». Тургенев признается: «Говоря так, вы меня лично обижаете. Знаете, что я здесь поселился окончательно, что я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим». Автор «Отцов и детей» самодовольно называет себя «баденским буржуа». И это при том, что на самом деле основа его капитала — орловские поместья, доход с недавно ещё крепостных, а теперь временнообязанных мужиков.

В противоположность тургеневскому оплевыванию русских, у Достоевского окончательно вызревает русский православный мессианизм. В центре всего Христос и Его Церковь, но истинное понимание христианства можно найти только в Православии, которое держится в России верой русского народа и силой русской монархии. «Здесь я заграницей окончательно стал для России совершенным монархистом. У нас народ всякому царю нашему отдавал и отдает любовь свою и в него единственно окончательно верит».

Вера не просто в народ, а именно в самобытную русскую православную цивилизацию, которая призвана сказать своё слово миру — таково кредо Достоевского.

Русский Бог и бесы

Днем, 21 ноября 1869 года, в гроте в парке Петровской сельскохозяйственной академии группа революционеров во главе с лидером организации «Народная расправа» Сергеем Нечаевым убила своего товарища — студента Ивана Иванова. С. Нечаев решил, что тот слишком часто перечит, подрывает авторитет вождя, к тому же хотелось повязать революционеров кровью.

Иванова заманили в грот под предлогом поиска спрятанной в парке тайной типографии. Вот как описывает дальнейшее один из участников убийства Петр Успенский: «Иванов и другие вошли. Начался какой-то шум. Кто-то закричал: „Не меня, не меня“. Это кричал Николаев, на которого бросился Нечаев, приняв его за Иванова. В Гроте было совершенно темно… Иванов вырвался и бросился к выходу… Нечаев схватился и уронил близ выхода Иванова. Подошел Николаев и они что-то стали возиться с ним, кажется душили… Раздался выстрел… Потом Нечаев говорил, что вынул револьвер Николаев, а выстрелил он, Нечаев, кажется в голову. Иванов был убит». Тело убийцы, привязав к ногам камни, доволокли до пруда и, стоя по пояс в ледяной воде, — сбросили.

Четыре дня спустя, проходившие мимо грота два крестьянина обнаружили шапку, башлык, дубинку и ведущие к пруду кровавые следы. Подо льдом отчетливо виднелось подвсплывшее тело Иванова. Полиция резво вышла на след убийц — вскоре «нечаевцы» были арестованы, а их лидер скрылся заграницей и был выдан России в 1872 году, когда роман «Бесы» был уже опубликован.

Россия была шокирована процессом «нечаевцев». Впервые революция и революционеры были представлены во всех отвратительных криминальных подробностях. Выразительна была демоническая фигура Нечаева, открыто провозгласившего оружием революции заговор, ложь и провокацию.

Настоящее потрясение произвела расшифровка и публикация составленного Нечаевым «Катехизиса революционера». Он был отпечатан книжечкой на тарабарском языке латинскими буквами. Но владелец шифра мог перевести латинские буквы в русские. Получалось такое: «Е бес умо мас к аре ноиц юловер е инешо н то». Этот язык демонов — следовало прочитать наоборот, справа налево, получалось: «Отношение революционера к самому себе».

«Революционер знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй медицину. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя». Ради достижения цели революции Нечаев предлагал толкать страну к анархии и катастрофе: «товарищество всеми силами и средствами будет способствовать к развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию».

В основе революционного поворота должен был лежать разбой: «сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые не переставали протестовать не на словах, а на деле… Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».

Террористический манифест поражал своей беспощадностью — революционеру разрешались любые ложь и жестокость, методом создания нового общества провозглашались убийства и катастрофы. С другой стороны, поражало несоответствие: «демоническая» программа и ничтожность её результата — подлое грязное убийство товарища.

Выданный Швейцарией как уголовный преступник, Нечаев оказался в том же Алексеевском равелине, где ранее был заключен Достоевский. Его гипнотический дар проявился снова: он распропагандировал солдат, так что они поддерживали его связь с волей и вообще держали его за особого человека. Чистой воды Иван-Царевич. Нечаев оказался не только Верховенским, но и Ставрогиным. По свидетельству народовольца Льва Тихомирова, Нечаев поддерживал связи с готовившими покушение на Александра II народовольцами, говорил через окно с Желябовым и был, фактически соучастником цареубийства. Бес был бесом во всем и до конца.

Достоевский больше всех был потрясен процессом «нечаевцев», ведь он ощущал себя отчасти Нечаевым — его собственная фамилия по матери была Нечаев, он входил в спешневский кружок заговорщиков. «Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы… во дни моей юности», — признавался он в «Дневнике писателя».

Писатель задумывает роман о революции, в котором намерен высказаться до конца.

Основная идея «Бесов» — тема «отцов и детей», но на новый, «демонический» лад. Подрывавшее веру в Россию поколение «отцов», воплощенное в фигуре лидера западников историка Тимофея Грановского, ответственно за преступления поколения детей, воплощенное в Сергее Нечаеве. Первоначально они фигурируют в романе под собственными фамилиями, позднее они превратятся в отца и сына Верховенских.

Однако по мере работы замысел романа разрастается. Революционная теория передается другому персонажу, Шигалеву.

«— У него хорошо в тетради, — продолжал Верховенский, — у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда