«— Вы бы, Лизавета Ивановна, и порешили самолично, — громко говорил мещанин. — Приходите-тко завтра, часу в семом-с. И те прибудут.

— Завтра? — протяжно и задумчиво сказала Лизавета, как будто не решаясь.

— Эк ведь вам Алена-то Ивановна страху задала! — затараторила жена торговца, бойкая бабенка. — Посмотрю я на вас, совсем-то вы как робенок малый. И сестра она вам не родная, а сведенная, а вот какую волю взяла.

— Да вы на сей раз Алене Ивановне ничего не говорите-с, — перебил муж, — вот мой совет-с, а зайдите к нам не просясь. Оно дело выгодное-с. Потом и сестрица сами могут сообразить.

— Аль зайти?

— В семом часу, завтра; и от тех прибудут-с; самолично и порешите-с.

— И самоварчик поставим, — прибавила жена.

— Хорошо, приду…»

Уже готовый отказаться от убийства, Раскольников чувствует волю рока и всё-таки идет убивать. Ради чего? Наполеоновская идея, уверенность, что право имеющий может переступить через чужую жизнь, — это средство. А целью остается мучащий и Раскольникова и самого Достоевского Капитал.

Достоевский на собственной шкуре ощущает роковую проблему, которую смог сформулировать лишь в начале XXI века французский экономист Тома Пикетти. Экономиста вдохновил роман Оноре де Бальзака «Отец Горио» — вдохновлявший и автора «Преступления и наказания» — у Раскольникова немало черт, унаследованных от бальзаковского Растиньяка.

Пикетти подчеркивает: в европейских обществах XIX века была слишком велика концентрация капитала.

Иметь деньги можно было лишь, если ты уже имеешь деньги — если ты обладатель наследства — недвижимости, рантье, ростовщик. Поднять капитал собственным трудом практически невозможно.

Жизнь Достоевского была бесконечной литературной поденщиной — необходимо было писать второпях, жертвуя качеством произведений. Стесненному в средствах писателю предлагали меньшие гонорары, зная, что он не откажется.

Однажды издатель отказался заплатить ему за роман «Подросток» даже 250 рублей за (авторский) лист, при этом заплатив богатому и, прямо скажем, не нуждающемуся помещику Льву Толстому за «Анну Каренину» все 500. «Слишком низко меня ценят от того, что работой живу», — жаловался Фёдор Михайлович.

В «Преступлении и наказании» все герои пытаются добыть капитал, скапливают капитал, располагают капиталом. Это роковое слово появляется в романе 12 раз. Первый раз в диалоге, происходящем в комнате-гробе Раскольникова, его произносит безграмотная кухарка Настасья, которая и знать-то его не должна.

«— А тебе бы сразу весь капитал?

Он странно посмотрел на неё.

— Да, весь капитал, — твердо отвечал он, помолчав.

— Ну, ты помаленьку, а то испужаешь; страшно уж очинна. За сайкой-то ходить али нет?»

«Преступление и наказание» — своего рода аллегория решения проблемы капитала одним ударом — ударом топора.

Раскольников — воплощение той революционной силы, которая попытается разрешить проблему капитала при помощи топора. Экспроприировать экспроприаторов. Отнять и поделить.

В «Преступлении и наказании» Достоевский, как в сжатом конспекте, показывает логику и цену насильственной экономической революции. Убить одну старушку не удастся — придется убить ещё и ни в чём не виновную сестру её Лизавету, да и вместе с носимым ею под сердцем дитем, да ещё и погубить маляра Николку. Убийце придется переступать, преступать и переступать… История реально случившейся революции это наглядно показала.

Только через два года после выхода в свет романа Ф. Достоевского «Преступление и наказание» и публикации его рассказа о Капитале («Крокодил») будет издан I том пухлого «Капитала», в котором К. Маркс попытается подвести под эту революцию теоретический фундамент. Исследование крайне неудачное — Маркс сосредоточился на производстве, совершенно упустив из виду финансовую плутократию, всемирного Ротшильда. Возможно, упущение было сознательным — Маркса часто подозревали в том, что он уводит внимание рабочих в ложном направлении: с финансистов Ротшильдов — на простых фабрикантов. Появились даже исследования, доказывающие, что Маркс и Ротшильд были родственниками.

Фёдора Достоевского в невнимании к Ротшильдам не упрекнешь. В его романе «Подросток», написанном в середине 1870‐х, юный Аркадий одержим идеей стать Ротшильдом, сколотить капитал и быть господином, независимым ни от кого. А отец подростка, Версилов, рисует картину наступающей финансовой глобализации, своего рода финансовый апокалипсис: «Все государства запутаются окончательно и все до единого пожелают не заплатить, чтоб всем до единого обновиться во всеобщем банкрутстве… Тогда, разумеется, начнется, так сказать, всеобщее окисление… Начнется борьба, и, после семидесяти семи поражений, нищие уничтожат акционеров, отберут у них акции и сядут на их место, акционерами же разумеется. Может, и скажут что-нибудь новое, а может, и нет. Вернее, что тоже обанкрутятся …»

«Капитал» Маркса уже вскоре после его смерти потерял всякое значение для экономической науки, оставшись лишь талмудом коммунистической секты. Анализ «Капитала» Достоевским поражает нас и сегодня своей злободневностью.

Возможно, потому, что Маркс всю жизнь прожил в нахлебниках у Энгельса, а Достоевский всё зарабатывал собственным трудом. Шального капитала ему так никогда и не досталось.

Игрок

Десять лет Достоевский был одержим игроманией. Его завораживала рулетка в немецком Висбадене. Он готов был до нервного истощения следить за бегом шарика, в надежде, что тот принесет удачу. Уверял окружающих, что у него есть Система, следуя которой невозможно проиграть. Несколько раз выигрывал крупные суммы, но не выдерживал и спускал их снова, проигрывая последние деньги на обратный билет. В этом была страсть к риску: «всё-всё, что гибелью грозит, для сердца нашего таит неизъяснимы наслажденья», — как писал любимый Пушкин. Но ещё больше это была безумная надежда в один день приобрести тот самый неуловимый Капитал и покончить с унизительной нищетой.

Самое поразительное, что в этой безумной игре Достоевский, в конечном счете, выиграл.

На самом дне своего банкротства писатель заключает чудовищный договор с пиратом тогдашнего издательского мира — Ф. Стелловским. Тот приобретает на несколько лет право издания полного собрания сочинений Достоевского. Мало того, к 1 ноября 1866 года Достоевский обязан предоставить ему новый роман, в противном случае — все сочинения писателя отходят к Стелловскому в пожизненную кабалу.

Начало октября — роман даже не начат. И тогда друзья советуют Фёдору Михайловичу пригласить стенографистку. Двадцатилетнюю Анну Григорьевну Сниткину. С 4 по 26 октября роман был надиктован, выправлен и представлен не ожидавшему того литературному пирату.

Основная тема «Игрока» — безумие страстей. Роковая страсть героя к Полине, в которой трудно не узнать недавнюю любовницу писателя, роковую красавицу Аполлинарию Суслову, и роковая страсть к рулетке, губящая героя. Этой жизни страстями, такой характерной для русского человека, противопоставляется бытие иностранцев — французов и англичан, у которых есть выработанная веками социальная и культурная форма.

«Самый пошлейший французишка может иметь манеру, приемы, выражения и даже мысли вполне изящной формы, не участвуя в этой форме… всё