сообщается, что Почомир спит спокойно и не видит «ни скорпионов, ни змей, ни пламени ада», которые, по исламским поверьям, ожидают покойников за гробом [К: 11]. Наконец, его будит труба, возвещающая о наступлении Страшного суда. Почомир выбирается из могилы и становится свидетелем полнейшего хаоса. Армия ангелов изо всех сил пытается навести порядок, тесня суетящихся и совершенно голых[624] людей, ожидающих, когда их грехи и добрые дела будут взвешены на огромных весах. Прождав два с половиной года, Почомир ухитряется пройти суд и попадает на мост Сират шириной меньше волоска, который каждый человек должен пересекать на спине животного, принесенного им в жертву при жизни. Почомир торгуется с ангелами, на каком из множества баранов, принесенных им в жертву, он должен ехать, и в конце концов добивается своего. Он уговаривает ангелов дать ему выбранного барана и успешно переправляется на нем через мост. Добравшись, наконец, до рая, Почомир вынужден полтора года бродить по улицам, прежде чем находит отведенный ему домик из драгоценных камней. Там его встречает толпа гурий и молодых юношей – гильманов (гилмон), которым поручено присматривать за ним. Он в течение семи дней наслаждается изобильной едой, питьем и сексом, но потом ему становится скучно. Чтобы отвлечься от скуки, герой отправляется на разведку в сад, где с радостью обнаруживает арыки, по которым текут молоко, вода, мед и вино. «А ну, попробуем винца!» – заявляет он своей свите и слышит в ответ: «Господин! Это вино не опьяняет!» Почомир ошеломлен. «Кому нужно такое вино?» – восклицает он. Возвращаясь в испорченном настроении домой, он замечает куст мака и… просыпается в своей постели. «У меня было много неприятностей, – говорит он жене. – Хорошо, что это был сон!» [К: 28]. Герой рассказа долго и тяжело добирался до рая – только для того, чтобы осознать, что обещанное там блаженство однообразно и бессмысленно.

На втором уровне история высмеивает советскую действительность. Фитрат повествует о путешествии Почомира как о столкновении гражданина с советской бюрократией, используя для комического эффекта русские слова. Почомир называет Мункара и Накира товарищами и требует показать мандат. Ангелы, управляющие воскресшими, – это ангельская полиция (малак полислари), а список хороших и плохих поступков каждого человека занесен в тетрадки, «напоминающие “паспорта” Николаевской эпохи» [К: 12]. На огромном поле Воскресения Почомир стоял в очереди два с половиной года, но не приблизился к весам (где должны были взвешиваться его деяния). После каждого шага к весам ему приходилось делать двадцать шагов назад [К: 14]. Почомир вынашивает план (плон) мятежа и начинает возмущаться: «Что за беспорядок? – спрашивает он человека, сидящего рядом. – Да разве можно здесь обойтись одними весами?! Нужно, по крайней мере, десять-пятнадцать штук. Раз вы затеяли такое дело, нужно было все подготовить». Затем Почомир предлагает толпе воспользоваться «новой системой, появившейся недавно в нашем Туркестане». Она называется очират (то есть очередь): люди берут номерки и следуют по порядку, один за другим. Процедура взвешивания поступков налаживается. Не заметить сатиру на советский строй невозможно, хотя большая часть насмешек Фитрата над реалиями советской жизни не выходит за рамки обычного явления в сатирической прессе того времени. Тем не менее намек автора на то, что обещанный большевиками рай неосуществим, теоретически мог вызывать глубокое беспокойство.

Однако сатира на советский строй не означает, что антирелигиозный посыл полностью исчезает[625]. Пускай загробное путешествие Почомира и было всего лишь лихорадочным бредом, но важен сам факт его святотатственного рассказа. Фитрат придерживается общепринятой исламской версии о жизни после смерти, но опровергает каждый ее этап. Во всяком случае, сопоставление картин советского настоящего с повествованием о Судном дне способствует десакрализации исламского нарратива. Святотатство заключается в используемых словах, независимо от намерений автора или применяемых литературных приемов. В этом отношении очень важно вызывающее отношение Почомира к смерти, к ангелам-чиновникам, которых он встречает на пути, и к самому раю, который его сильно разочаровывает. Неотъемлемой особенностью рассказа Фитрата является то, что он отсылает к исламскому повествованию о дне Страшного суда. Советские издатели как будто смирились с этим. Рассказ был опубликован в Москве издательством Наркомнаца с предисловием Тюрякулова, который превозносил Фитрата за то, что он бросил вызов «суевериям и предрассудкам Туркестана».

Что касается практической ценности этого рассказа, то он будет иметь большое значение для нас и наших дел. Его полезность заключается в том, что, забавно и просто изображая «строение», которое во сне кажется таким привлекательным и красивым, рассказ охладит тех, кто склонен к мечтательности. «День Страшного суда» – полезный рассказ для воспитания молодежи в духе материализма [К: 3–4].

Фактически, «Киёмат» был единственным произведением Фитрата, публиковавшимся в более поздние советские времена. Во втором, переработанном издании, увидевшем свет в 1935 году, Почомир был выведен в образе эксплуатируемого, а следовательно, политически сознательного рабочего, время действия с определенностью отнесено к царскому периоду, все русские советские термины, столь эффектно употребляемые Фитратом в 1923 году, вымараны[626]. Эта цензурированная версия рассказа несколько раз переиздавалась, как на узбекском, так и на таджикском и русском языках[627].

Вслед за «Киёматом» Фитрат сочинил короткую одноактную пьесу в стихах под названием «Восстание Сатаны против Бога» – «Шайтоннинг тангрига исёни», в которой пересказывается важнейшая часть исламской космогонии. В исламской традиции первыми созданиями Бога были ангелы, сотворенные из света, и джинны, сотворенные из огня. Не имея ни познаний, ни воли, эти существа занимались исключительно поклонением Богу. Тогда Бог решил слепить из глины Адама и велел всем ангелам и джиннам пасть ниц перед его новым творением. Все ангелы повиновались, кроме их учителя Азазеля, который отказался, заявив: «Я лучше его, ибо меня ты сотворил из огня, а его из глины». За это он был изгнан с небес и стал Иблисом, или Шайтаном (Сатаной), источником искушения в мире[628]. Иблис/Шайтан олицетворяет зло, однако в исламской литературе существует также давняя традиция рассматривать его как трагическую фигуру, оказавшуюся перед трудным выбором между Божьим заветом (монотеизмом) и его же повелением (пасть ниц перед кем-то, кроме Аллаха); некоторые суфии даже видели в нем абсолютного монотеиста, чья любовь к Богу привела его к неповиновению[629]. Однако Фитрат трактует непокорство Сатаны как героический акт сопротивления и освобождения[630]. Пьеса открывается картиной лунной ночи, когда бесчисленные ангелы падают ниц и бесконечно повторяют формулу «Субхан Аллах» – «Хвала Господу». Когда на сцену выходит Азазель, он смотрит на молящихся с «задумчивым, гордым выражением» и спрашивает: «Зачем эта подлость, это унижение, / это неразумие, эта безжизненность, эта слепота?! [Ничун