свадьбу изысканное общество. На второй – любой наблюдатель с недоумением бы отметил, что здесь нет детей… да и родителей, по-видимому, тоже… сплошь разодетые молодые пары. Девушки сидели напротив юношей, как на экспресс-свидании, и я бы не удивился, если бы раз в пять минут все менялись друг с другом местами. На Нине было черное платье, не то чтобы в стиле двадцатых-тридцатых и не совсем вечернее; из всех присутствующих дам она выглядела наименее нарядно. Что же касается мужчин, достаточно будет сказать, что один из них как раз извлек из кармана полосатого жилета, явно подобранного под костюм, часы на цепочке.

Горели свечи, выражение морды у плоского кабана на стене со вчерашнего вечера ничуть не изменилось.

Мы погрузились в чтение меню. В прошлый раз нам пришлось ужинать соте из овощей, так что на сегодня, похоже, оставался последний вегетарианский вариант – кнедлики с клубникой. Ожидая, пока принесут напитки, мы занимались тем же, чем и остальные, – разговорами друг с другом. Кто эти люди, которые здесь собрались? Старшие менеджеры со своими помощницами? Риелторы с риелторшами? Ассистентки по продажам с менеджерами магазинов? А может быть даже, CEO и CFO?

– Думаешь, здесь тоже уже всем неймется? – спросил я у Нины.

– Тебе неймется? – спросила она заботливо, положив мне руку на бедро.

– Интересно, сколько раз сегодня за ужином пошутят об этом кабане, – вздохнул я. – У бедняги, наверное, вся шерсть уже пропиталась шутками, которые отпускают в его адрес. Повторил судьбу Чака Норриса.

– Может быть, Чак Норрис однажды повторит его судьбу, – заметила Нина. – Видишь ту девушку? – она показала в угол. – Она мне тут больше всех нравится.

Непонятно, включает ли она в свой рейтинг и мужчин, например, того, кто сидел за столиком с этой девушкой.

– Спросить, не одолжит ли он ее нам на сегодня?

– Ну, если хочешь. Я пока в туалет схожу.

Официант с бабочкой на шее принес нам напитки и кнедлики с клубникой, посыпанные сахаром и корицей. Соседние столики уже вовсю расправлялись с едой или даже, поужинав, начинали вторую бутылку вина. Мы припозднились, а теперь я еще бесконечно долго ждал, пока Нина вернется из туалета. Мне не терпелось забраться с ней в постель, я был голоден и мечтал освободиться наконец от обоих этих грузов. Ну да, любой из нас иногда такая же многогранная личность, как Чак.

Нина вернулась за столик, и мы принялись за еду. Я разрезал кнедлик, на тарелку вылилась алая начинка. Я заметил, что Нина смотрит, как я ножом и вилкой разрезаю очередные три кнедлика, чтобы они поскорее остыли, и при этом у нее слегка подрагивают уголки губ.

– Что такое? – спросил я.

– На самом деле это вовсе не смешно.

– Ага, – сказал я, направляя кусочек кнедлика в рот, а потом показал вилкой, чтобы Нина развила свою мысль.

– Давай лучше после еды.

И тут до меня дошло. Я посмотрел на свою тарелку, посмотрел на Нину и вдруг в проблеске ясного сознания увидел, что все потеряно безвозвратно.

– Скажи, что это неправда! – почти выкрикнул я.

– Я тут ни при чем.

– Ты что, шутишь?

– Я сама удивилась: на целую неделю раньше.

– У тебя правда начались месячные? Прямо здесь? Прямо сейчас?

– Я понимаю, что это плохая новость, но что же мне теперь делать?

– А что теперь делать мне?

– Ну, тебя-то это не сильно касается…

– Ага, значит, меня это не касается. Меня это не касается.

Я откинулся на спинку стула и сердито уставился на свою тарелку с клубничными кнедликами. Мне казалось, что Нинино тело поступило так нарочно. Спокойно дало мне забронировать номер, все прекрасно организовало, за день успело меня несколько раз раззадорить – и вот те на. Послало извинительную записку на красной карточке, а точнее, подстрекнуло шеф-повара, и тот ничтоже сумняшеся включил в меню на день святого Валентина кнедлики с клубникой. Что вообще эти кнедлики делают в праздничном меню?

Я отложил вилку и нож в сторону.

– Типа ты злишься? – уточнила Нина. – Это что, шутка?

В действительности я просто снова чувствовал себя так же унизительно, как накануне в йиглавском ресторане. Мы с Ниной заключили нелепый договор о том, что мы встречаемся только раз в месяц, то есть двенадцать дней в году – по крайней мере, так было задумано. И если Нину теоретически все устраивало, для меня это была единственная возможность не потерять ее окончательно. Да, глупо, да, недостойно, но для меня это была игра, в которую я решился сыграть, – прежде всего потому, что не верил, будто мы можем взять и разорвать отношения; для меня это была цена, которую я решился заплатить за то, чтобы и Нина наконец перестала верить в наш разрыв. Но я не подумал, что в первом параграфе стоит оговорить тот случай, который как раз наступил.

§ 1 Раз в месяц в течение одного дня мы принадлежим только друг другу.

(1) В случае недомогания одной из сторон вторая сторона назначает повторную дату.

Я огляделся вокруг: соразмерно количеству выпитого вина в ресторане усиливался и шум. В соседнем зале вот-вот должен был начаться показ фильма “Собачья жизнь” с Гуго Гаасом и Адиной Мандловой, и гости потихоньку перемещались туда с бокалами и бутылками в руках.

– Ну что, тоже идем смотреть кино? – спросил я у Нины. – Идем смотреть старую комедию – или нам вполне хватило своей?

Молча взглянув на меня, Нина поднялась и вышла из ресторана.

Я съел еще несколько менструальных кнедликов и отправился на ее поиски. Бродя по коридорам виллы, увешанным портретами кинозвезд двадцатых-тридцатых годов, я подумал, что Нина, скорее всего, ушла в тот фильм, который как раз начался. Нужно только сесть в зале и подождать, пока она появится на экране. А потом прыгнуть к ней – и все будет в порядке, потому что в черно-белом кино менструация невозможна.

В действительности моя любимая лежала в кровати. Она слегка раскраснелась: наверное, чуть всплакнула. Она отказывалась повернуться ко мне лицом – как всегда, когда злилась. Я обошел кровать – Нина отвернулась в другую сторону. Я попытался объяснить ей, что сержусь не на нее, что я просто чувствую себя, как побитая собака, загнанная в угол, и больше так жить не могу.

– У меня болит животик, – сказала она наконец.

Я залез к ней под одеяло и, согрев руки, положил ей ладонь на низ живота. Когда у нас что-то болело, мы всегда клали друг другу ладони на больное место, и обычно это помогало.

– Хочешь, я тебе почитаю? – спросил я через некоторое время.

– А что у нас есть?

– Рассказы Ионеско. Ты их вроде бы любишь?

Я прочел страницы три из “Фотографии полковника”, и дыхание Нины замедлилось. Она лежала, свернувшись калачиком, вложив руку между ног, волосы спадали ей на лицо.