сосновые столы, у Аллеров такого не было. Помимо большой и довольно искусно сделанной кровати в их доме находилась небольшая чугунная печь (которая стоила дороже самой хижины), три старых стула, сосновый сундук и деревянный буфет. Имелись также два кубка, две чашки и пять вилок, но не было ни одной тарелки. Ели, по-видимому, прямо из чугунков и чугунных сковород или же из тех чашек и мисок, которыми обладали супруги. Кофейник, подсвечник, миски и бутылки, использовавшиеся Аллерами, могли быть изготовлены местными жестянщиками и горшечниками, но большая часть их скарба была самодельной. Теофиль имел молоток, зубило, долото и стамеску, а также простой сельскохозяйственный инвентарь — топоры, мотыги и косу. Фелиситэ, вероятно, делала для семьи лоскутные одеяла и шила постельное белье.

Яркий портрет повседневной жизни в низовьях реки Ришельё в рассматриваемый период, созданный историком Алланом Гриром, показывает, что существование мужчин и женщин из года в год повторяло один и тот же цикл, хорошо знакомый также и Аллерам. Новый год для земледельца начинался в апреле или в начале мая, когда надо было пахать и сеять. Шагая вслед за волами или за лошадьми и за тяжелым колесным плугом, заимствованным у крестьян Северной Европы (он и господствовал в Канаде, пока в XIX в. его не заменил поворотный плуг), Теофиль готовил поля для сева; Фелиситэ (возможно, с помощью двух старших дочерей) сажала тыкву, капусту, лук, табак и зелень в огороде, за которым женщины должны были ухаживать в течение всего лета. Засеяв поля зерном, Теофиль огораживал их изгородью, чинил дом, амбар и инструменты, рыл дренажные канавы. Помимо рутинной работы, связанной с приготовлением пищи, стиркой, поддержанием чистоты, уходом за одеждой и домом, Фелиситэ должна была еще доить коров, сбивать сливочное масло и кормить домашнюю птицу. В середине лета наступал сенокос, когда скашивалась трава и заготавливалось сено. В сентябре жатва зерновых принуждала усердно трудиться практически всех работоспособных людей; более крупные фермы могли дополнительно нанимать батраков, но Аллеры не могли себе этого позволить. По окончании уборки урожая изгороди убирались с полей, чтобы скот мог пастись на стерне, и такой подъем зяби проводился, если позволяло время и погода. Если оставалось время и позволяла погода, могли пахать и под озимые. С наступлением зимы резали скот, чтобы запастись мясом и сэкономить фураж. Во всех домах долины реки Ришельё женщины занимались изготовлением одежды, пряли шерсть, шили наряды, изготавливали одеяла и льняное полотно для семьи. В январе и феврале Теофиль и его соседи молотили в амбаре зерно, кололи дрова и заготавливали материал для возведения изгородей, а возможно, расчищали еще немного земли. Более состоятельные фермеры вывозили на рынок те излишки зерна, мяса или сливочного масла, которые оставались после уплаты церковной десятины. А затем ранней весной жители всей долины занимались производством кленового сахара.

Свое влияние на жизнь абитанов в низовьях реки Ришельё оказывали и общие демографические законы. Большинство мужчин здесь женились до достижения ими возраста 20–30 лет, а большинство женщин выходили замуж, едва достигнув двадцатилетия, и очень немногие молодые люди обоего пола оставались одинокими. Свадьбы справляли главным образом поздней осенью или зимой, что отражало календарь проведения сельскохозяйственных работ и наличие провизии, необходимой для подобных торжеств. Дети в определенное время года рождались чаще, чем в остальные месяцы, потому что это обусловливалось сроками бракосочетаний и самим циклом труда земледельцев. Незаконнорожденные дети встречались редко, а уровень рождаемости по современным стандартам был относительно высоким (от 47 до 52 новорожденных на 1 тыс. жителей). Общий уровень смертности, напротив, был низким и редко когда достигал уровня рождаемости. Хотя уровень смертности зависел от заболеваемости оспой, холерой, брюшным тифом и гриппом, а также от нехватки продуктов питания в неурожайные годы, на реке Ришельё люди редко умирали от голода. Женщины, рано выходя замуж, в большинстве своем имели много детей. Первый год жизни младенца был опасным. В конце XVIII в. примерно четверть всех детей умирала, не дожив до своего первого дня рождения. Но после достижения ими годовалого возраста выживаемость детей становилась относительно высокой, а в течение XIX в. младенческая смертность несколько уменьшилась.

Таким образом, семьи часто были большими. Вполне нормальным считалось иметь 8—10 детей. За шесть лет его первого брака с Амабль Менар у Теофиля родилось пятеро детей. Выжила в младенчестве только одна дочь. Когда овдовевший Теофиль нанял в домработницы вдову Фелиситэ Одэ, у нее тоже была маленькая дочь. В их браке, заключенном через год после смерти Амабль, за шесть лет родилось еще трое детей, прежде чем сам Теофиль скончался в 1767 г. Фелиситэ вскоре вновь вышла замуж и родила своему новому мужу по крайней мере трех сыновей. В 1770-е гг. в ее третьей семье было не менее восьми детей.

Жизнь Аллеров протекала в традиционной системе обязанностей перед сеньором и церковью. Хотя Теофиль, его соседи и их наследники могли продать, подарить или заложить свою землю, сеньоры сохраняли за собой право конфисковать ее при определенных обстоятельствах. Они также взимали c каждого цензитария (в широком смысле абитана) своих сеньорий ежегодные платежи — так называемые cens et rentes. Большинство абитанов были обязаны также оплачивать дополнительные поборы — за покупку земли, пользование общим пастбищем, право ловить рыбу или изготовление кленового сахара. Самые бедные из них с трудом платили эти подати: к 1840 г. цензитарии сеньории Сорель задолжали своему сеньору по меньшей мере 92 тыс. фунтов, а цензитарии прихода Сент-Урс — примерно 71 тыс. фунтов. Несмотря на эти долги, абитаны не оспаривали прав сеньоров на землю и не отрицали своих обязанностей перед ними как перед реальной властью в общине, которая поддерживалась еще и правом сеньора занимать в церкви скамью в первом ряду и почетное место во время проведения всех местных церемоний.

Католическая церковь также играла важную роль в жизни абитанов. Соблюдение религиозных обрядов было нормой, духовный авторитет священника распространялся на многие стороны жизни общины, а церковь собирала со своих прихожан весьма внушительные средства. Священникам полагалась церковная десятина, которая законом была установлена в ¹⁄₂₆ часть от урожая всех зерновых; кроме того, абитаны каждое воскресенье делали пожертвования, ежегодно вносили плату за места на церковной скамье и периодически вносили деньги на ремонт церковного здания. Вместе с сеньориальными податями эти выплаты составляли значительные суммы обложения, подчас доходившие до половины стоимости всей продукции фермы, которая оставалась после того, как нужды семьи абитанов были удовлетворены. Эти платежи затрудняли процесс накопления богатства в их руках, укрепляя экономическую власть священников и сеньоров и поддерживая их влиятельный социальный статус в общинах. Впрочем, эта власть была далеко