охота велась на животных с целью пропитания и на пушных зверей, в результате чего они были почти полностью истреблены. Экологические основы, на которых держался традиционный образ жизни аборигенов, оказались серьезно подорваны. Многие индейские племена попали в зависимость, по крайней мере эпизодическую, от европейской помощи, и их многовековая самодостаточность была поставлена под угрозу.

Ко всему этому следует добавить последствия алкоголизации и эпидемий. Только в одном 1803 г., когда шла активная конкурентная борьба между компаниями, во внутренние районы континента было поставлено более 21 тыс. галлонов спиртного. В 1780-е гг. индейцев чипевайан практически истребила оспа; по оценкам Сэмюэля Хёрна, вероятно завышенным, племя потеряло 90 % своих членов. Оспа также унесла жизнь многих оджибве, сиу и ассинибойнов. В 1818–1820 гг. корь и коклюш стали вероятной причиной смерти половины брандонских ассинибойнов[227], трети западных кри и других племенных групп. В 1838 г. оспа вновь выкосила огромное количество аборигенов — может быть, две трети или больше ассинибойнов, черноногих и кри из Северного Саскачевана, — хотя новая вакцина, примененная служащими КГЗ, снизила уровень смертности среди равнинных кри и других племен, живших в лесной зоне и в зоне парковых лесов в Центральной и Южной Манитобе, в южной части Саскачевана и в Восточной Альберте. Ограбленные, развращенные, вытесненные со своих исконных территорий и совершенно деморализованные из-за своей вовлеченности в периферию коммерциализированного мира европейской цивилизации, к 1840 г. индейские племена внутренних районов уже твердо встали на тот путь, который вел их к резервациям, волнениям и полному отчаянию 1870— 1880-х гг.

Как показывают огромные состояния и особняки, принадлежавшие семействам Макгилл, Маккензи, Мактавиш, Фробишер и Эллис из Монреаля, и фешенебельный образ жизни британских акционеров КГЗ, торговля пушниной являлась очень прибыльным делом. Но точно так же как и в случае с рыболовством, доходы от него концентрировались в тех центрах, откуда велось управление отраслью, а отнюдь не в тех местах, откуда поступал товар. Поскольку потребности индейцев удовлетворялись продукцией, производимой в Европе, торговля мало стимулировала экономическое развитие на местах. Значение коммерции определялось тем общим влиянием, которое она оказывала на туземные племена, и последствиями с точки зрения нужд политического и институционального развития Британской Северной Америки. Торговля пушниной была той формой, в которой отливалась современная Канада. Возникшая благодаря бобровым мехам из северных лесов и создавшая два основных торговых пути в глубь континента, распространяясь по рекам, она в конечном счете и определила границы страны.

«В поисках древесины всякого сорта»

При всей обширности и богатстве лесов Британской Северной Америки они не имели большого коммерческого значения, до тех пор пока наполеоновская блокада европейских портов не взвинтила английские цены на древесину и не создала канал ее трансатлантических поставок, которые и сделали лес главной статьей экспорта Британской Северной Америки в начале XIX в. Меха, составлявшие до 1790 г. основную часть корабельных грузов из Нижней Канады, к 1810 г. стали занимать всего 10 % от их общего объема, тогда как лес и изделия из древесины, включая корабли, приносили колонии три четверти экспортного дохода. Вплоть до 1830 г. экспортировались в основном грубо отесанные топором бревна прямоугольной формы, главным образом «стволы», но затем начался постоянный рост спроса на пиломатериалы — дильсы (доски толщиной 7,5 см / 3 дюйма), доски толщиной 5 см / 2 дюйма и на обшивную доску толщиной в один дюйм 2,5 см / 1 дюйм. В 1840 г. эти пиломатериалы составляли более одной трети всей древесины, импортированной Британией из колоний.

К тому времени лишь леса, произраставшие по берегам притоков рек Мирамиши, Сент-Джон и Оттава, не знали топора дровосека. Лес (тес и разного рода пиломатериалы, а также товары вроде бочарных клепок) поступал на рынок Квебека из бассейнов рек Трент и Ришельё, отправлялся через Атлантический океан из района реки Сагеней и многих маленьких бухт залива Св. Лаврентия. Связанные с реками лесозаготовки сначала быстро продвигались во внутренние районы, при этом вырубались лучшие сосны на довольно узкой полосе смешанного леса, состоявшего из канадской ели, белой сосны и северного темнохвойного леса. Только по мере того как количество больших деревьев в доступных местах стало сокращаться, а производительность лесопилок возрастать, вырубать начали и деревья не столь впечатляющих размеров. Затем лесорубы перебрались на небольшие речки, где им приходилось подчас расчищать заторы, возводить плотины и дамбы, чтобы усиливать водный поток для промыва лесосеки, или строить «каналы» на болотистых участках, а также спуски и лесосплавные желоба, чтобы обходить пороги. И если в начале XIX в. еще редко встречались сколько-нибудь обширные пространства очищенной от леса земли, то к 1840 г. в гуще смешанных лесов появились большие вырубленные участки леса. Из-за частых пожаров, даже если немногие из них принимали гигантские размеры, подобно случившемуся в 1825 г. на реке Мирамиши пресловутому «Большому пожару», уничтожившему тысячи квадратных миль леса, к середине столетия ландшафт был обезображен шрамами в виде многочисленных сгоревших и почерневших лесных участков.

Лесную промышленность в первые годы ее развития сформировали три основных фактора — технология, климат и регламентации. В технологическом отношении вся отрасль была поразительно однородной: производство кругляка или пиломатериалов требовало больших физических усилий людей и животных при использовании энергии ветра и воды. От Новой Шотландии до Канадского щита деревья валили топорами, затем на быках их тащили к берегам рек (причем со временем быков вытеснили лошади) и сплавляли по весеннему половодью. Все эта работа была тяжелой, а часть операций еще и опасной. Лучшие деревья в среднем достигали 46 м в высоту (150 футов), и их осторожная валка требовала особого умения и усилий. Топор с односторонним лезвием, использовавшийся для рубки деревьев и обрубания ветвей, весил 2 кг (около 5 фунтов). Топор с широким лезвием, применяемый при обтесывании бревен для получения гладкого прямоугольного бруса, был в два раза тяжелее. Даже после распила деревьев на несколько частей (более удобных для обработки) и их обтесывания (при котором терялось около четверти древесины) брусья часто достигали 12–15 м (40–50 футов) в длину и 60 см (24 дюйма) в ширину. Это был очень громоздкий товар для перевозки и погрузки на корабли. Поэтому сплав колод и брусьев по рекам в порты или на лесопилки был самой рискованной частью труда лесорубов. В особенности на узких стремнинах бригады сплавщиков работали лихорадочно, проводя свои плоты мимо топляков и мелей с помощью шестов или багров. Они часто оказывались в ледяной воде, постоянно рискуя жизнью и здоровьем.

Сезонная цикличность лесозаготовительных работ определялась климатом. Деревья легче было валить, когда в них прекращалось движение соков; перемещение массивных «стволов» было гораздо легче по снегу и льду, а лесоповалом занимались в основном зимой.