присутствии «добрых людей». После того как проигравшая сторона вносила соответствующий штраф, истец и ответчик заявляли о восстановлении мира между ними и брали на себя обязательства не возбуждать новых исков по рассмотренному делу, совместно устанавливая особую плату (pena placiti uel securitatis) за нарушение условий договора. Именно такой результат и был конечной целью раннесредневекового судопроизводства. Все остальное было лишь средством для его достижения. Поэтому иногда встречаются документы, содержащие судебные решения, которые определяются как «pactum». Описание акта заключения «placitum» опускается в них как естественная предыстория, а главное внимание обращается на конечный результат.

Действия, сознательно препятствовавшие достижению главной цели, т. е. противостоявшие пакту, именовались «calumpnia» (calumnia, kalumpnia), а лицо, их совершившее, — «calumniator»[1004]. Это слово, означающее «клевета», «оговор», «навет», в более широком смысле — «ложное обвинение», «клеветничество»[1005], использовалось в документах, фиксировавших судебные решения, в том же значении, что и в рассмотренном выше фуэро Кастрохериса (974 г.). Чаще всего к «calumnia» относились случаи возбуждения судебных исков по ложному поводу, т. е. клеветнические проявления, что аналогично употреблению рассматриваемого слова в грамоте графа Гарсия Фернандеса. Однако содержание «calumnia» подразумевало и намеренное нежелание ответчика признать свою вину, что могло существенно осложнить или даже сорвать достижение соглашения. Подобные действия вынуждали судей прибегать к специальным процедурам — коллективной судебной присяге или даже ордалиям [calda (kalda, kalida)], т. е. к испытанию котелком с кипящей водой.

Примеры позволяют более четко уяснить изложенный смысл слова «calumpnia». Так, в грамоте 1041 г. зафиксированы результаты дела, ответчиками по которому выступали некий Фредино и его жена Леобина, поскольку их сын Эрмехильд нанес рану молодому человеку по имени Патер. Первоначально ответчики пытались отрицать обоснованность обвинения. Эрмехильд принес клятву, что не наносил раны пострадавшему, но, когда ему предложили подвергнуться ордалии, он признал свою вину, «вместо того, чтобы положить руку в котелок». В итоге Фредино и Леобина были вынуждены признать не только факт совершения преступления их сыном, но и намеренное создание им препятствий при проведении судебного разбирательства. Соответственно, они внесли за него как установленный судебный штраф (10 солидов), так и особую плату в качестве компенсации за «calumnia» клятвопреступника Эрмехильда. Лишь тогда мир между сторонами был восстановлен и заключено соглашение-«pactum»[1006].

Внесение судебных платежей, в том числе «calumnia», т. е. действия, способствовавшие миру, нередко обозначались производным от «pactum» глаголом — «pactare», «рассаге» или «peccare»[1007]. В старокастильском языке к XII–XIII вв. прочно утвердился восходящий к этим формам глагол «pechar»[1008]. Он встречается в текстах всех фуэро, написанных по-старокастильски, и в большинстве случаев обозначает действие по внесению судебного штрафа, что характерно и для «Королевского фуэро», и для пространного фуэро Сепульведы[1009]. Аналогичное явление прослеживается и в отношении значения производного от этого глагола существительного «pecho». В обоих фуэро под ним понимается совокупность основных, в том числе судебных, платежей. Это значение полностью совпадает с объяснением интересующего меня термина, приводимым Родриго Толедским в его хронике: «…multam, quae Hispaniae pecta dicitur»[1010].

Данные документальных источников позволяют конкретизировать спектр значений термина «pecho». В актах из архивов Куэльяра и Сепульведы к этой категории причисляются все виды королевских платежей, в том числе военных — фонсадеры, марсадги (marçadga), платившейся консехо в год, когда оно не призывалось в королевское войско[1011]. Тесная связь этих платежей с прямым и непосредственным исполнением королевских военных повинностей заставляет отнести к категории «pechos» и сами повинности. Они востребовались на основе взаимного и добровольного соглашения между королем и консехо, это соглашение соответствовало духу и сути латинского слова «pactum».

В документах Сепульведы и Куэльяра ординарные, т. е. предусмотренные пактом, платежи и повинности (pechos) последовательно противопоставляются экстраординарным, не упомянутым предшествующими договоренностями. К последним относятся «pedidos» (дословно — «просьбы», «запросы») и «ayuda» (дословно — «помощь»)[1012]. Как правило, их востребование не означало введения абсолютно новых платежей. Чаще речь шла о смещении сроков и форм получения соответствующих сумм. Все подобные случаи специально обосновывались королевской властью, поскольку рассматривались как превышение прав, полученных монархом по пакту с консехо. При этом согласие общины или ее представителей с предлагаемыми мерами было обязательным и достигалось предоставлением ей компенсирующих неудобства льгот. Подобным же образом (при согласовании позиций сторон) разрешались все противоречия, возникавшие в процессе взимания собственно «pechos»: сборщики королевских платежей и представители консехо решали взаимные претензии в ходе судебного разбирательства (pesquisa)[1013].

Возможность проведения подобного разбирательства предусматривалась изначально, и зафиксирована она уже в тексте фуэро Кастрохериса (974 г.). Именно в связи с ним упоминалось о санкциях против необоснованного выдвижения исков — «calumnia». В старокастильской форме это же слово [calonna (caloña)] неоднократно фигурирует и в фуэро XIII–XIV вв., в том числе и в пространном фуэро Сепульведы и «Королевском фуэро». Оно в полной мере сохраняло значение, выявленное выше на материале актов X–XI вв.[1014] Частота его употребления (так, в тексте пространного фуэро Сепульведы — в 69 титулах, а в «Королевском фуэро» — в 19)[1015] является неоспоримым свидетельством пактовой природы этого типа законодательных памятников.

Оформляя отношения с консехо на принципах, восходивших к римскому пакту, короли — сеньоры по рождению — выступали как прямые преемники традиции кастильских графов. Последние в качестве хозяев земли не позднее середины X в. начали заключать подобные соглашения-фуэро со своими зависимыми людьми. Важнейшим следствием этого акта становилось формирование локального правового режима. Черты этого явно проявлялись и в поздних пространных фуэро. Требование единого права (unum forum) для всех жителей территории, охваченной действием соглашения, было закреплено в латинском фуэро Сепульведы 1076 г. и повторено в позднем, пространном. Исключения из этой важнейшей нормы не делалось даже для магнатов (ric'ombres): поселившийся на королевской земле не мог не стать зависимым человеком монарха[1016]. Из локального правового режима вырастал институт консехо как некая целостность, как сообщество лиц, связанных пактом с сеньором по рождению.

Ядро общины XIII — середины XIV в., как и раннего консехо X в., составляли обладатели наследственных владений, которые были наиболее тесно связаны с территорией, охваченной действием фуэро. Статус землевладельцев предопределял их положение как реальных субъектов договорных отношений. Более того, через посредство землевладельцев в XIII — середине XIV в., так же как и в X в., в систему королевской службы (прежде всего военной) включалось и остальное население консехо, в первую очередь безземельные слуги-«апанигуадо», проживавшие на чужой земле и лично зависевшие от ее хозяев как патронов.

От заключения пакта-фуэро выигрывали обе стороны. Сеньор по рождению обретал механизм, обеспечивавший стабильное и относительно бесконфликтное предоставление ему службы (serviçios) и платежей, заменявших ее отдельные виды (о